Штаб армейский, штаб фронтовой

В штаб армии я возвратился вечером и сразу же доложил генералу Ремезову и комбригу Петрушевскому о положении дел в 45-м стрелковом корпусе и тех мероприятиях, которые мы с Э. Я. Магоном осуществили. Сообщил при этом о сосредоточении крупных сил противника в районе Быхова и попытках врага форсировать Днепр севернее этого города. Александр Васильевич сказал, что гитлеровцы пытались в тот день форсировать Днепр и в полосе 61-го стрелкового корпуса, в районах Шклова и Денисовки, но и там получили отпор. Однако танкисты Гудериана упорно нащупывали наши слабые места и навалились со всей силой на ослабленные части 20-го механизированного корпуса. Вот как это было.

С рассветом 9 июля на участке 20-го мехкорпуса, обтекая его фланги в направлении Куты и Угалья, враг все же прорвался. Командир 20-го решил сильными отрядами уничтожить вклинившегося противника. Выполняя этот приказ, части корпуса изрядно потрепали полк СС, разгромили мотопонтонный батальон и батальон связи. Но наша оборона на реке Друть оставалась прорванной, и немцы достигли предмостных укреплений перед Днепром. В дальнейшем 20-й механизированный корпус был выведен из боя и сосредоточен в районе Старинки для доукомплектования (он, напомню, участвовал в боях с момента выхода гитлеровцев на подступы к Минску и понес большие потери).

А теперь заглянем в стан врага. Перед нами была 2-я танковая группа Гудериана, три корпуса которой (24, 46 и 47-й танковые) полностью или частично наступали в полосе армии. Из послевоенных воспоминаний этого апологета танковой войны следует, что Гудериан решил, не ожидая подхода своих пехотных соединений, форсировать Днепр, так как его обуревали честолюбивые замыслы стать главным исполнителем плана «Барбаросса». Он вступил даже в полемику со своим непосредственным начальником — командующим 4-й полевой армией фельдмаршалом фон Клюге, которому танковые группы Гота и Гудериана были временно подчинены. «7 июля, — писал Гудериан, — я должен был принять решение: либо продолжать быстрое продвижение, форсировать своими танковыми силами Днепр и достичь своих первых оперативных целей наступления в сроки, предусмотренные первоначальным планом кампании, либо, учитывая мероприятия, предпринимаемые русскими с целью организации обороны на этом водном рубеже, приостановить продвижение и не начинать сражения до подхода полевых армий.

За немедленное наступление говорила слабость в данный момент обороны русских, которая только еще создавалась… Правда, у нас имелись сведения о подходе к противнику подкреплений… Но наша пехота могла подойти не раньше как через две недели[46]. За это время русские могли в значительной степени усилить свою оборону. Кроме того, сомнительно было, удастся ли пехоте опрокинуть хорошо организованную оборону на участке реки и снова продолжать маневренную войну. Еще в большей степени вызвало сомнение достижение наших первых оперативных целей и окончание кампании уже осенью 1941 г. Это-то и было как раз главным.

Я полностью сознавал всю трудность решения. Я считался с опасностью сильного контрудара противника по открытым флангам…»[47]

Несмотря на все это, Гудериан решил безотлагательно готовиться к форсированию Днепра. Он признавался, что ему не удалось взять Рогачев и Могилев с ходу, поскольку русские занимали сильные предмостные укрепления под Рогачевом, Могилевом и Оршей. 47-й танковый корпус готовился форсировать Днепр между Могилевом и Оршей у поселка Копысь, а 46-й — у Шилова. В целях достижения внезапности передвижение немецких войск и выход их на исходное положение совершались только ночью[48].

Учитывая активность вражеской авиации 9 июля в районах Шклова и Старого Быхова, а также попытки наземных войск форсировать Днепр, мы предвидели возможность ударов противника на этих направлениях, но не столь крупными силами, как это оказалось в действительности. Если намерения 46-го танкового корпуса немцев нами были в основном поняты, то появление 24-го корпуса на левом фланге армии стало для нас полной неожиданностью. Штабу армии не удалось предугадать его перегруппировку из-под Рогачева, так как авиации для проведения воздушной разведки у нас не имелось, а подразделений 187-й стрелковой дивизии за Днепром не было. Не смог помочь нам своей информацией и штаб фронта. В его разведсводке на 8.00 10 июля 1941 года указывалось, что «противник в течение 9 июля и ночи на 10 июля продолжал сосредоточение крупных сил 24-го корпуса в составе 3–4 танковых дивизий на западном берегу р. Днепр в 15 км северо-восточнее Рогачева, а также у Жлобина и Проскурни. К исходу 9 июля и в ночь на 10 июля он вел артиллерийский огонь по расположению наших частей и подготавливал переправы на участке Зборово, Задрутье, Жлобин, Проскурни»[49]. А вывод из оценки действий врага гласил: «Основные усилия наблюдаются на лепельско-витебском и бобруйском направлениях, где в ближайшее время возможно форсирование р. Днепр»[50]. Так что штаб фронта тоже ничего не знал о перегруппировке 24-го танкового корпуса в район Быхова.