Штамба

Второй штурман звякал телеграфом так же, как капитан, отрывисто. Только стрелка останавливалась так, что не всегда можно было понять: «Вперед полный» или «Стоп». Второй штурман и капитан не оставляли «запаса». Команду выполнять нужно было немедленно. Эта резкость никак не вязалась с добродушным обликом курносого второго штурмана. Но парень сразу по-детски влюбился в нового капитана и хотел быть похожим на него.

— Эх, — пожаловался Мишка, — домой бы сейчас.

В кают-компанию Меньшенький пришел после всех. Уже доедали второе: рисовую кашу с тушенкой. Позвякивали ложки, скрипел корпус «Коршуна».

— Ты бы зашла, взглянула, как жить будем...

Поезд подходил к станции. Замелькала почерневшая от паровозного дыма зелень, косо проплыл тупик с заросшей травою насыпью и ржавым вагоном в конце, потянулись низкие продымленные пакгаузы. Я сошел на дощатый пустынный перрон.

Потом все постепенно забывалось. Семен надевал выходную голубенькую безрукавку и отправлялся на танцы в парк. Парк носил странное название «Имени Трехсот борцов». И город снова становился для него дорогим и понятным.

Он уехал на Камчатку, где постоянно увеличивался флот, а кадров не хватало. Но, несмотря на диплом штурмана дальнего плавания, побывавшего на тяжелом промысле в Атлантике, несмотря на блестящие, хотя и сдержанные аттестации, к нему присматривались, и он два месяца без дела томился в Петропавловске. Он мучился неизвестностью. И когда по утрам шел из гостиницы в порт, гадал по автомобильным номерам: попадется номер с двумя одинаковыми цифрами — дадут судно. Он готов был просить, заискивать, сидеть в приемных, чтобы получить траулер. Но сдерживал себя. Твердым шагом, неторопливо он проходил узкими коридорами Управления, коротко кивал знакомым. Молодые штурманы, ждущие назначения, с уважением поглядывали ему вслед.

А утром, когда он уходил на работу, — ласково светило яркое степное солнце. И он знал, что в совхозе, куда он повезет сегодня шефов на прополку, Томка-звеньевая будет смеяться счастливым мягким смехом, закидывая назад черноволосую голову и подставляя его поцелуям загорелую высокую шею.

Однажды в Атлантике, когда трал, туго набитый рыбой, подвели к борту, но пока не выбирали на палубу из-за семибалльной волны, он неожиданно перемахнул через планшир. Матросы, видевшие это, ахнули и застыли. Несколько минут простоял Ризнич на тугом мешке, который то взлетал почти над крылом мостика, то проваливался чуть не под самый киль. Ему необходимо было раз и навсегда победить в себе страх. Он знал, что, опомнившись, люди не простят ему этой выходки. Но он не ради бахвальства прыгнул на мешок. Сначала, когда трал уходил из-под ног, а сверху росла, заворачивая шипящий зеленый гребень, волна, — сердце у него подкатывало к горлу. Ризнич впивался рукой в ваер так, что если бы его все-таки смыло, — рука так и осталась бы на ваере. Но в какой-то момент на вершине волны он заставил себя поглядеть вперед на море, покрытое клочьями пены, и ослабил пальцы. Он победил.

К Майе подошел невысокий тоненький парень, почти мальчишка, в серой спортивной куртке. Приглашая ее, он вежливо склонил лобастую голову. Семен, нервничая, следил за ними. Ходил пить пиво. И, сдувая плотную пену, исподлобья поглядывал вокруг. Парень пригласил Майю снова. Танцевали они почти не разговаривая, но, вернувшись к Семену, Майя сказала:

Семену было горько оттого, что мать все понимала, но не пробуждала в нем той решительности, которой так недоставало ему.

— Говорю же — совсем не смешно. — Меньшенький не знал, что его толкнули. — Это очень веселые мальчики, — с расстановкой сказал Семен и рассердился: — Веселые, понимаешь?

3

— Мне нечего прикидываться — я не видел, но теперь мне все понятно.

Семен размышлял, что лучше поставить, — «один три» или «один пять», и пытался вспомнить, на чем играл его противник — маленький рыжий матрос Кибриков из траловой вахты. «Кажется, на тройках, — думал Семен. — Нет... Это в прошлый раз он играл на тройках...» Семен поставил «один три». И ошибся — едва он убрал руку, как матрос со всего маху грохнул косточкой об стол.

Он обещал дать сто пятнадцать процентов плана. На эту карту поставлено все.

«Коршун» нервно вздрагивал от ударов о лед; иногда по самые ноздри зарывался в пологую встречную зыбь. Ветер относил назад ровное неутомимое татаканье дизеля. И, кроме шороха ледяных обломков и шипенья у черного борта, во всем этом пространстве, заселенном облаками и льдом, звуков не было...

— Так точно. Управление флота не верит мне, — жестко ответил Ризнич. — Что ж, если так, снимайте...

Семен поступил на курсы. Они были очень похожи на курсы шоферов. Здесь он встретил старых знакомых — моторы и дизеля. Они так же стучали, работали почти по тем же законам, что и автомобильные двигатели, только вместо карбюраторов на них стояли форсунки, да больше было труб и патрубков, а меньше — проводов. И было странно видеть в этом совсем земном учреждении людей с тусклыми «крабами» на фуражках...

— Потом, ладно, мама?