Штамм. Начало

Когда Джоан заперлась в своей комнате в первую ночь (ее богато обставленная спальня ничем не уступала спальням «люксов» в тех отелях на Манхэттене, в которых Нива прибиралась, когда приехала в Америку) и стоны наконец-то прекратились, Нива заглянула туда, чтобы проведать ее. Глаза Джоан выглядели мертвыми и смотрящими в никуда, сердце учащенно билось, простыни промокли от пота. Подушку запачкала выхаркнутая беловатая кровь. Ниве доводилось ухаживать за больными и умирающими, поэтому она, увидев Джоан Ласс, поняла, что происходящее с ее работодательницей — не болезнь, а что-то другое, намного хуже. Вот почему, выйдя из спальни Джоан, она забрала детей и уехала.

Нива прошлась по квартире, проверяя окна. Они жили на первом этаже дома, рассчитанного на три семьи, так что улицу и соседние дома она видела сквозь железные решетки. Решетки хорошо защищали от грабителей, но Нива сомневалась, что они могут помочь от кого-то еще. После полудня она уже выходила из дома, чтобы подергать решетки, убедилась в их крепости. Но, решив подстраховаться — Себастьяне она ничего не сказала, чтобы избежать лекции о мерах противопожарной безопасности, — прибила рамы к подоконникам, а потом задвинула окно в детскую книжным шкафом. Более того, она — разумеется, никого не поставив в известность — натерла чесноком все железные решетки. Помнила она и о литровой бутыли святой воды, которую принесла из своей церкви, хотя сомневалась в ее эффективности: распятие ничем ей не помогло в подвале дома Лассов.

Нервничая, однако не теряя присутствия духа, Нива задернула все шторы и зажгла все лампы, потом села в кресло и положила ноги на кофейный столик. Туфли на высоком каблуке (ортопедические, Нива страдала плоскостопием) поставила рядом, на случай, если придется куда-то бежать, и приготовилась ко второй ночной вахте. Включила телевизор, приглушив звук, — лишь для того, чтобы скрасить одиночество. На экран не смотрела, занятая своими мыслями.

Пренебрежительное отношение дочери к обычаям предков тревожило Ниву. Пожалуй, даже больше, чем следовало. В этом проявлялась озабоченность каждого иммигранта тем, что его или ее отпрыски заменят новой культурой традиции родной страны. Однако страхи Нивы были куда более конкретны: она опасалась, что чрезмерная уверенность американизированной дочери в конце концов причинит ей вред. Для Себастьяны темнота ночи представляла собой всего лишь неудобство, дефицит света, который легко восполнялся щелканьем выключателя. Ночь она воспринимала как время отдыха, время расслабления, когда она могла распустить волосы и забыть о бдительности. Нива не считала электричество талисманом, защищающим от темноты. Ночь — это реальность. Ночь — не отсутствие света, наоборот, день — короткая передышка от нависающей над миром тьмы…

Тихое поскребывание толчком вырвало ее из сна. По телевизору показывали рекламу: губка на экране буквально всасывала в себя грязь. Нива застыла, прислушиваясь. Поскребывание доносилось от входной двери. Поначалу она подумала, что Эмиль вернулся домой (ее племянник работал таксистом в ночную смену), но если бы он забыл ключ, то нажал бы на кнопку звонка.

Кто-то находился у входной двери. Но не стучал и не звонил.

Нива быстро поднялась. По коридору подкралась к двери, замерла у нее, прислушиваясь. Только деревянная перегородка отделяла ее от того, что находилось снаружи.

Она чувствовала чье-то присутствие. Она представила себе, что, прикоснувшись к двери (чего не сделала), почувствует и тепло.

Дверь была самой обычной, с достаточно надежным врезным замком, без глазка, без наружной сетки. Зато со старомодной щелью для почты в нижней части дверного полотна, в тридцати сантиметрах от пола.

Петли крышки, закрывающей почтовую щель, скрипнули. Латунная крышка поднялась, и Нива бросилась в коридор. Постояла там — подальше от двери, она была очень напугана, — потом метнулась в ванную, к корзине с детскими игрушками для ванны. Схватила водяной пистолет своей внучки, открыла бутылку святой воды и залила ее в крошечное отверстие, пролив не меньше того, что попало в пластиковый ствол.

С игрушкой она вернулась к двери. По ту сторону царила тишина, но чье-то присутствие по-прежнему чувствовалось. Нива неуклюже опустилась на одно распухшее колено, зацепив чулком за шершавую половицу. От щели она находилась достаточно близко, чтобы почувствовать дуновение холодного ночного воздуха.

У игрушечного пистолета был длинный, тонкий ствол. Нива вспомнила, что нужно отвести назад помпу для создания нужного давления, потом сунула ствол в щель, а когда латунная крышка скрипнула и ствол прошел наружу, начала нажимать на спусковой крючок.

Нива стреляла вслепую, вверх, вниз, в стороны, разбрызгивая воду во всех направлениях. Она представляла себе, как Джоан Ласс горит огнем, как вода, ставшая кислотой, прожигает ее тело, словно сам Иисус разит ее золотым мечом… но не услышала никаких воплей боли.