Жало Феликса, выстрелив в дыру в перегородке, вонзилось в шею водителя. Раздался дикий крик. Фургон стал неуправляемым. Гус едва успел схватиться за трубу, через которую была перекинута цепь наручников, иначе ему переломало бы запястья. Фургон бросило направо, потом налево, и он завалился на борт.
Какое-то время фургон по инерции тащило по асфальту, потом он врезался в ограждение трассы, отскочил от него, завертелся на месте и замер. Гус лежал на боку, его сосед, со сломанными руками, орал от боли и страха. Защелка трубы, через которую были перекинуты наручники Феликса, открылась. Торчащий изо рта Феликса отросток извивался, как оживший электрический кабель, с конца капала человеческая кровь.
Мертвые глаза Феликса поднялись и остановились на Гусе.
Гус обнаружил, что его труба с одной стороны, у заднего борта, оторвалась от кронштейна. Он быстро придвинулся к свободному концу, скинул с трубы цепь наручников и принялся молотить ногами по искореженной двери, пока она не открылась. Гус вывалился на обочину, в ушах у него шумело, будто рядом взорвалась бомба.
Руки по-прежнему оставались за спиной. Проезжающие автомобили сбавляли ход, водители хотели посмотреть на аварию. Гус быстро откатился в сторону, просунул руки под ногами, чтобы они оказались впереди. Посмотрел на заднюю дверцу фургона, ожидая, что Феликс последует за ним.
Потом Гус услышал крик. Он огляделся в поисках какого-нибудь оружия и нашел только измятый колпак от колеса. Подняв его, он направился к задней дверце лежавшего на боку фургона и увидел Феликса, который пил кровь второго арестанта, все еще прицепленного наручниками к трубе. Тот сидел, широко раскрыв глаза.
Гус выругался, от увиденного его чуть не стошнило. Феликс вырвал жало из шеи арестанта и тут же выстрелил в шею Гуса. Гус поднял колпак, отразив удар, и тут же отскочил за фургон, чтобы Феликс не смог увидеть его.
И опять Феликс не последовал за ним. Гус постоял, приходя в себя и гадая, в чем тут дело, пока не заметил солнце. Оно смотрело на него меж двух зданий на другой стороне Гудзона, кроваво-красное, быстро закатывающееся за горизонт.
Феликс прятался в фургоне, дожидаясь захода солнца. Еще несколько минут, и он сможет вылезти на дорогу.
Гус огляделся. Увидел осколки разбитого ветрового стекла, но они ничем не могли ему помочь. По задней раме и колесу забрался на борт фургона, по нему добрался до кабины, пнул по шарниру бокового зеркала, он треснул, и Гусу осталось только вырвать проводки, когда из кабины на него закричал полицейский:
— Стой!
Гус посмотрел на него. Водитель, у которого из шеи текла кровь, одной рукой держался за ручку над окошком, а второй поднимал пистолет. Гус оторвал зеркало и спрыгнул на асфальт.
Солнце уходило. Гусу пришлось ловить его последние лучи, высоко подняв зеркало над головой. Он увидел солнечный зайчик, мерцающий на асфальте, слишком слабый, чтобы принести какую-то пользу. Поэтому костяшками пальцев Гус ударил по плоскому стеклу, разбил, но осколки прижал к подложке. Попробовал еще раз. Отраженный свет прибавил в яркости.
— Я сказал, стой!
Полицейский вылез из кабины с пистолетом в руке. Другую руку он не отрывал от шеи — от того места, куда Феликс его ужалил. Из ушей полицейского текла кровь. Он обошел фургон, заглянул в кузов. Феликс сидел внутри, наручники висели на одной руке. Вторую кисть срезало кольцом наручника, когда фургон перевернулся. Отсутствие кисти Феликса совершенно не беспокоило. Как и белая жидкость, которая лилась из раны.
Феликс улыбнулся, и полицейский открыл огонь. Пули пробивали Феликсу грудь, ноги, кусочки мышц и костей летели во все стороны. Семь выстрелов, восемь, и Феликс повалился на спину. Полицейский всадил в тело еще две пули, потом опустил пистолет. Феликс рывком сел. Он как ни в чем не бывало улыбался — по-прежнему жаждавший, теперь уже всегда жаждавший крови.
Гус оттолкнул полицейского в сторону и поднял зеркало. Над горизонтом оставалась лишь малая толика солнца. Гус в последний раз назвал Феликса по имени, словно имя волшебным образом могло переменить Феликса, вернуть в прежнее состояние…
Но Феликс более не был Феликсом. Он стал долбаным вампиром. Гус напомнил себе об этом, направляя оранжевый отблеск в кузов фургона.
Мертвые глаза Феликса округлились в ужасе, когда в него ударили отраженные солнечные лучи. Словно лучи лазера, они прожигали дыры в теле Феликса, воспламеняли плоть. Звериный вой вырвался из груди Феликса, он кричал, как человек, которого распыляли на атомы.
Вой этот бился в голове Гуса, но его руки крепко держали зеркало, пока солнечный свет не превратил Феликса в кучку дымящегося пепла.
Солнце зашло, и Гус опустил руки. Посмотрел на другую сторону реки.
Ночь.
Гусу хотелось плакать, так много боли скопилось в сердце, но боль уже превратилась в ярость. Из пробитого бака на асфальт выливался бензин. Гус подошел к полицейскому, который, будто окаменев, сидел на обочине. Похлопал его по карманам, нашел зажигалку «Зиппо», вытащил. Откинул крышку, крутанул колесико, тут же вспыхнул язычок пламени.
— Крайне сожалею, дружище.