Штамм. Закат

Нора бросила взгляд на Зака и увидела, что он весь ушел в дисплей айпода. В этом умении концентрироваться Зак был вылитой копией отца. Нора любила Эфа. Она верила, что сможет полюбить и Зака тоже, хотя все еще слишком мало знала о нем. Помимо внешности, Эф и его сын имели очень много общего. Когда Нора довезет своих подопечных до летнего лагеря, изолированного от всего мира, и обоснуется там, у них с Заком будет много времени, чтобы получше узнать друг друга.

Нора снова уставилась в ночь за окном вагона. Сплошная темень, объясняемая перебоями в подаче энергии, кое-где нарушалась лучами автомобильных фар и спорадическими островками иллюминации, питаемой электрогенераторами. Свет равнялся надежде. Земля по обе стороны рельсового пути начала словно бы отступать, город отодвигался назад. Нора прижалась к оконному стеклу — ей хотелось понять, где именно они едут, и оценить, сколько времени осталось до того момента, когда поезд нырнет в очередной тоннель и вырвется наконец за пределы Нью-Йорка.

Тут-то она и увидела это: на гребне низкой каменной стенки, углом выдававшейся к путям, стояла какая-то фигура. Она четко вырисовывалась на фоне веера света, бившего из невидимого источника позади стены. В этом призрачном видении было что-то такое, отчего по телу Норы прошла дрожь. Ее посетило предчувствие зла… По мере приближения поезда к зловещему видению Нора не сводила с него глаз… а фигура вдруг начала поднимать руку.

Она показывала на поезд. И не просто на поезд — казалось, она показывает прямо на Нору.

Проходя мимо стенки, поезд убавил скорость — или, может быть, это лишь показалось Норе: ее восприятие времени и движения было искажено вселившимся в душу ужасом.

Подсвеченная снизу… орошаемая проливным дождем… с грязными лоснящимися волосами… с чудовищно раздутым ртом… с красными пылающими глазами… на Нору Мартинес, улыбаясь, пристально смотрела Келли Гудуэдер.

Поезд прокатил мимо стенки, и их взоры скрестились. Палец Келли, наведенный на Нору, ни на волосок не отклонился от цели.

Нора прижалась лбом к стеклу. Ей стало ужасно дурно от вида вампирши. Но лишаться чувств Нора не собиралась — она слишком хорошо знала, что собиралась сделать Келли.

В последний момент Келли прыгнула. Она взмыла в воздух со сверхъестественной, животной грацией и, исчезнув из поля зрения Норы, прилепилась к поезду.

Низина

Услышав, что микроавтобус Фета подъехал к задней двери магазинчика, Сетракян стал работать еще быстрее. Он бешено перелистывал старую книгу, лежавшую перед ним на столе. Это был третий том «Собрания рукописей древнегреческих алхимиков» Марселена Бертло и Шарля Эмиля Рюэля, вышедший в Париже в 1888 году. Сетракян сравнивал гравюры, помещенные в томе, с символами, которые он перерисовал из «Люмена», и взор старого профессора метался между страницами книги и листочками, что он держал в руке. Один символ в особенности интересовал Сетракяна. Наконец он нашел нужную гравюру, и его глаза и пальцы на секунду остановились.

Это было изображение шестикрылого ангела в терновом венце, с лицом незрячим и лишенным рта, — но при этом множество ртов фестонами украшали его крылья. У ног фигуры были начертаны хорошо знакомый Сетракяну знак полумесяца и одно-единственное слово.

— Аргентум, — прочитал Сетракян.

Он благоговейно взялся пальцами за пожелтевшую страничку… а затем резко вырвал иллюстрацию из старого переплета и засунул ее между страницами своего блокнота — как раз в ту секунду, когда Фет открыл дверь.

Фет вернулся перед заходом солнца. Он был уверен, что вампирские выродки, мечтавшие навести Владыку прямо на Сетракяна, не засекли его и не выследили, куда он держит путь.

Старик работал за столом возле радиоприемника, он как раз захлопнул одну из своих старинных книг. Радио было настроено на какой-то разговорный канал, речь звучала очень тихо — это был один из тех немногих голосов, которые все еще разносились в эфире. Фет чувствовал к Сетракяну искреннюю и сильную симпатию. В каком-то смысле это была та связь, которая возникает между солдатами во время сражений, — что-то вроде ощущения окопного братства, только в данном случае окопом был весь Нью-Йорк. А еще Фет испытывал огромное уважение к этому ослабшему старику, который просто не мог вот так взять и прекратить борьбу. Фету нравилось думать, что у них с профессором много схожего: преданность избранному делу, совершенное владение предметом этого дела, доскональное знание противника. Очевидное различие было лишь в масштабе: Фет сражался с мелкими вредителями и всякими зверюшками, досаждающими людям, в то время как Сетракян еще в юности дал себе слово искоренить целую расу — нечеловеческую расу паразитных тварей.