Штамм. Закат

Конечности мужчины дернулись в последний раз, с губ сорвался тонкий аромат финального вздоха, а зубы выбили дробь, просигналив тем самым, что трапеза Владыки закончена. Гигантская тень выпустила из своих объятий недвижное обнаженное тело, и оно свалилось к ногам Сарду, присоединившись к телам других четырех жертв, уже лежавшим там.

На всех были одинаковые меты совершенного над ними насилия — следы жала, проникшего в мягкую плоть точно над бедренной артерией. Не то чтобы популярный образ вампира, пьющего кровь из шеи жертвы, неверен, — просто сильные вампиры предпочитают бедренную артерию правой ноги. Напор крови там и насыщенность ее кислородом идеальны, а вкус — сочный, резкий, едва ли не грубый. Что же до яремной вены, то кровь там течет нечистая, с острым, излишне солоноватым привкусом. Как бы там ни было, но для Владыки процесс питания давно потерял свою восхитительную прелесть. Много-много раз древний вампир кормился, даже не заглядывая в глаза своих жертв, хотя адреналиновый прилив страха, захлестывающий жертву, добавлял металлическому вкусу крови особый, экзотический холодок.

Уже много столетий боль человеческая освежала и даже бодрила Владыку: различные ее проявления забавляли вампира; исполняемая скотом музыка — изысканная симфония вскриков, задушенных стонов, издыханий — неизменно возбуждала его интерес.

Однако ныне, особенно тогда, когда Тварь питалась так, как сейчас, en masse,[3] ей требовалась абсолютная тишина. Изнутри самой себя Тварь воззвала к своему первобытному голосу — голосу изначальному, голосу ее истинной природы, покрывающему всех прочих гостей, заключенных в теле Владыки и подчиненных его воле. В Твари родилось низкое гудение — пульсирующий звук, нутряной душеутоляющий гул, умственный громовой рокот, способный на долгое время парализовать находящуюся рядом добычу, чтобы Владыка мог мирно покормиться вволю.

Однако в конечном счете «Гудением» следовало пользоваться с большой осторожностью, потому что оно обнажало истинный голос Владыки. Его истинную природу.

Требовалось некоторое время, и требовались определенные усилия, чтобы утихомирить все населяющие Владыку голоса и заново обнаружить свой собственный. Это было опасно, ибо галдящие внутри звуки служили Владыке шумовой завесой. Обитающие в нем голоса — включая и голос Сарду, юноши-охотника, в тело которого вселилась Тварь, — маскировали Владыку, скрывали его присутствие, местоположение и мысли от других Древних. Они, эти голоса, окутывали его, словно плащ-невидимка.

Находясь внутри «Боинга-777», Владыка использовал «Гудение», когда самолет прибыл в аэропорт Кеннеди, и сейчас он тоже применил этот пульсо-звук, чтобы обеспечить абсолютную тишину и собраться с мыслями. Здесь, в склепе, Владыка мог позволить себе это — он находился на глубине нескольких десятков метров от поверхности земли, в бетонном убежище, расположенном посреди полузаброшенного мясозаготовительного комплекса. Зал, который занимал Владыка, гнездился в центре лабиринта, состоящего из загонов для скота с прихотливо изогнутыми стенами и служебных тоннелей, а непосредственно над этим залом размещалась собственно скотобойня. Когда-то здесь, внизу, собирали кровь и отходы, но теперь, после тщательной чистки, предшествовавшей восселению Владыки, помещение более всего напоминало небольшую заводскую часовню.

Резаная рана на спине Владыки, наполняющая его пульсирующей болью, начала залечиваться почти мгновенно. Он никогда не боялся, что после какого-нибудь ранения увечье останется с ним навсегда, — Владыка вообще никогда ничего не боялся, — и все же от этого пореза останется шрам, оскорбительно уродующий его тело. Тот старый дурак и человеки, примкнувшие к нему, горько пожалеют о злосчастном дне, когда они встали на пути Владыки.

Еле слышное эхо ярости — нет, не ярости, а глубинного гнева — отозвалось в его многочисленных дробных голосах, прошло мелкой рябью по его монолитной воле. Владыка ощущал, как в нем полнится злость. Это чувство освежало его. Освежало и даже наполняло энергией. Гнев был не из тех эмоций, которые он часто испытывал, поэтому Владыка позволил себе эту реакцию, — более того, он обрадовался ей.

Огромное, покалеченное тело вампира затряслось от тихого, неслышного смеха. В игре, которую он затеял, Владыка далеко обошел своих соперников, и все его разнообразные пешки вели себя так, как им и полагалось. Энергичный Боливар, ставший кем-то вроде лейтенанта в его войске, вполне доказал свою способность возбуждать в других кровавую жажду и даже подыскал нескольких рабов, годных для выполнения поручений при свете солнца. Самонадеянность и высокомерие Палмера росли с каждым тактическим успехом, и все же он полностью оставался под контролем Владыки. Затмение Солнца — вот что обозначило начало действий на оси времени, от этой отметки и пришел в движение весь план. Затмение обусловило ту тонкую, сакральную геометрию, которая была столь необходима для исполнения задуманного, и теперь… Что ж, теперь — ждать осталось совсем недолго — загорится земля…