Штамм. Закат

Выбрив половину лица опасной бритвой, прихваченной еще в ломбарде, Эф вдруг почувствовал, что потерял к этому занятию всякий интерес. Он отключился от процесса и уставился в зеркало, что висело над раковиной, наполнившейся мутно-молочной водой. Его правая щека все еще была покрыта пеной.

Он думал о книге — об «Окцидо Люмен» — и еще о том, что всё, буквально всё повернулось против него. Палмер и его состояние. Эти две преграды вставали у них на пути, куда бы они ни двинулись. Что станет с ними со всеми — что станет с Заком — если он, Эф, потерпит поражение?

Лезвие бритвы истосковалось по крови. Тоненький порез налился красным, на нем проступили рубиновые бисеринки. Эф посмотрел на бритву, увидел пятнышко крови на нержавеющей стали, и вдруг память отбросила его на одиннадцать лет назад — в тот день, когда родился Зак.

За плечами Келли уже были один выкидыш и один мертворожденный ребенок. Сейчас, готовясь к новым родам, к рождению Зака, она два месяца провела на постельном режиме. В этот раз Келли разработала свой план родов: никакой эпидуральной анестезии, никакого обезболивания вообще, никакого кесарева сечения. Спустя десять часов после начала схваток продвижение так и не наметилось. Для ускорения родов врач предложил питоцин, но Келли отвергла его, оставаясь верной своему плану. После еще восьми часов мучений она уступила, и ей все же поставили капельницу с питоцином. А спустя еще два часа — мучительные схватки продолжались уже почти сутки — она дала наконец согласие на эпидуральную анестезию. Дозу питоцина повышали уже несколько раз, и сейчас она была очень высокой — на пределе того, что мог позволить сердечный ритм плода.

На двадцать седьмом часу схваток врач предложил кесарево сечение, но Келли отказалась. Сдав все остальные позиции, здесь она была непреклонной: роды должны идти естественным путем. Монитор сердечной деятельности плода показывал, что никаких сбоев нет; шейка матки расширились до восьми сантиметров, и Келли была полна решимости самостоятельно вытолкнуть своего ребенка в большой мир.

Однако пять часов спустя, несмотря на энергичный массаж живота, которым усиленно занималась опытная сестра, плод по-прежнему упрямо оставался в поперечном положении, а шейка матки так и не раскрылась шире восьми сантиметров. Несмотря на успешную эпидуральную анестезию, Келли теперь постоянно ощущала боли при схватках. Врач подкатил стул к ее кровати, уселся и снова предложил кесарево сечение. На этот раз Келли приняла предложение.

Эф надел халат и прошел вслед за каталкой в сверкающую белизной операционную, располагавшуюся за двойными дверями в конце коридора. Монитор сердечного ритма плода, издававший мягкое «ток-ток-ток», похожее на звук метронома, действовал на него успокаивающе. Медсестра протерла выпирающий живот Келли коричнево-желтым антисептиком, а затем акушер уверенным движением, ведя скальпель слева направо, сделал горизонтальный разрез передней брюшной стенки в низу живота. Он рассек и раздвинул в стороны фасцию, затем мясистые мышцы передней стенки, потом тонкую брюшину, после чего показалась толстая, сливового цвета стенка матки. Хирург сменил скальпель на ножницы для разрезания повязок, чтобы свести к минимуму риск повреждения плода, и сделал последний разрез.

Руки в перчатках вошли в полость и извлекли на свет новехонького человечка, только Зак еще не родился. Он был, что называется, «в рубашке», то есть окружен тонким, неповрежденным амниотическим мешком. Этот мешок всплыл из матки как большой пузырь; матовая непрозрачная оболочка вокруг плода была словно нейлоновое яйцо. В этот момент Зак еще оставался недвижимым, он по-прежнему питался от матери, получая необходимые вещества и кислород по пуповине. Акушер и сестры работали, сохраняя профессиональную невозмутимость, но и Эф, и Келли почувствовали их явную тревогу.

Только позднее Эф узнает, что появление на свет ребенка «в рубашке» — большая редкость: меньше одного случая на тысячу рождений, а если говорить о полностью доношенных детях, то пропорция уменьшается многократно — здесь речь идет уже о единицах на десятки тысяч.

Этот странный момент длился и длился: нерожденное дитя по-прежнему было связано пуповиной с измученной матерью — дитя, произведенное на свет, но все-таки… все-таки еще не родившееся. Затем оболочка сама по себе прорвалась и сползла с головки Зака, обнажив его блестящее от влаги личико. Еще несколько мгновений этого замедленного времени… и ребенок закричал; только после этого его, мокренького, положили на грудь Келли.

Напряжение все еще витало в операционной, но теперь к нему примешивалась явственно ощущаемая радость. Келли ощупывала ручки и ножки Зака, пересчитывая пальчики. Она настойчиво искала признаки уродства и, не находя, испытывала нарастающий восторг.

Мальчик весил три шестьсот. Он был лыс, как ком теста, подготовленный для выпечки хлеба, и бледен тоже, как тесто. Через две минуты после рождения он набрал уже восемь баллов по шкале Апгар, а через пять минут — все девять из десяти возможных.

Здоровый ребенок.