Штампованное счастье. Год 2180

«Слава Богу – имплантат все же работает», – думаю я, и позволяю темноте захлестнуть себя с головой. Но меня грубо вырывают из забытья. В наспех установленной герметичной палатке уже развернут полевой лазарет – с меня сдирают броню, катетеры с чавканьем отпускают добычу, в спешке мне едва не отрывают отросток, в руку впивается толстая игла, и живительная красная жидкость начинает вливаться в меня. Плечо жжет – к нему прикладывают сначала диагност, потом промывают шипящей дрянью, сверху пришлепывают толстый шмат активного пластыря с нанодобавками. «Кость цела», – сообщает санитар. Меня поят энергетическим напитком, от горько-вяжущего вкуса которого глаза лезут из орбит и сердце стучит, как сумасшедшее. Я окончательно прихожу в себя, торопливо шарю рукой по груди, натыкаюсь на талисман, закатившийся подмышку и вздыхаю с облегчением. Внутри полированной гильзы запись нашего последнего боя. Потерять ее – значит лишить Службу ценных оперативных данных. Без этой безделушки смерть ребят становится для меня бессмысленной.

Стрельба вокруг уже стихла. Сверяюсь со встроенным таймером. Время в отключке – два с половиной часа. Надо же, а я было решил, что вырубился всего на несколько секунд. Пол дрожит, я узнаю эту вибрацию: где-то рядом проносятся поезда.

Я лежу на носилках. Краски начинают постепенно возвращаться ко мне. Вокруг куча избитых тел – суетятся несколько медиков с поднятыми лицевыми пластинами, с их лиц скатываются крупные бусины пота, кого-то из раненых откачивают, кто-то, кряхтя, уже поднимается на ноги, неуверенно ступая, у одной из стен грудой сложены части скафандров – санитар раздевает тех, кому не повезло. Острый запах лекарств смешивается с запахами кровавых испарений, дерьма из разорванных кишок, жидкости для обработки скафандров, острого пота из подшлемников и нательного белья, оружейного металла и еще черт знает чего. Мутный взгляд легионера со снятым шлемом. Легионер бережно держит у груди запечатанную медицинской пеной культю. Во второй руке он сжимает свою оторванную ладонь, так и оставшуюся в бронеперчатке. Клочья манжеты торчат вперемежку с мешаниной розовых костей. Легионер вряд ли понимает, что обратный отсчет его пребывания на этом свете уже включен. «Бартон-III» – гласит тусклая надпись на правом плече.

Наши тоже здесь. Я встречаюсь взглядом с Имбертом – он бледен, как ткань повязки на его шее, но в сознании; он кивает мне, кривясь от боли, я подмигиваю в ответ. И Васнецов тут как тут. Еще жив, черт этакий! Эскулапы уложили его, в чем мать родила, в люльку реаниматора и махнули на него рукой – не жилец. Лица его почти не видно из-под кислородной маски. Тело опутано цветными трубками. Трубки живут своей жизнью, пульсируя цветными жидкостями. Я рад, что сержант рядом. Вот только в голове образовалась звенящая пустота и внутри растет чувство, будто мне не хватает чего-то привычного. А чего – никак в толк не возьму.

– Медик?

– Чего тебе, легионер? – недовольно отзывается капрал с руками в перчатках, перепачканных кровью.

– Это мой сержант. Он выживет? Его не спишут?

– Этот? Не знаю. Выживет, но насчет списания – я не господь бог. Как выйдет – так выйдет, – капрал отворачивается и вновь склоняется над чьей-то распластанной броней.

– Брат, ты постарайся, а? – не унимаюсь я. – Нельзя ему в списание.

– Ты что – бредишь, рядовой? – тихо шипит капрал, оглядываясь по сторонам. – Устава не знаешь? Ему повезло, можно сказать, – в бою ранен! В лучших традициях.

– Плевать мне на традиции. Брат, постарайся, а? – почти заискивающе повторяю я. Я уже понимаю, что несу что-то не то. Наверное, меня даже могут принять за сумасшедшего. Свихнувшегося в результате контузии. Чертова моя дефективность! Сейчас, слушая меня, невозможно поверить, что еще пару часов назад я почище волка рычал в боевом безумии, и ненависть, холодная слепая ненависть, растекаясь вокруг меня, убивала все живое. Но меня несет, я шепчу запекшимися губами: – Мы с ним вместе Луну-пятую брали. Он живой полезнее. Он мой командир. Помоги ему, а, брат? Что хочешь для тебя сделаю.

– Забери от меня кровь, – сипит сзади Имберт. – Ему нужнее.

– И мою тоже. И мою… – несется со всех сторон. Оказывается, нас внимательно слушают.

Капрал недоуменно оглядывается. Потом замечает мой шеврон. Выражение его лица меняется.

– Ты Ролье Третий?

Тогда, когда все это происходило, красная кайма была редкостью. По ней узнавали из многих тысяч. Я киваю. Крик. Булькающий хрип. Вот опять: «А-А-А!»

– Крэг, что там у тебя? – раздраженно зовет его другой медик. – Не возись, у нас еще трое на очереди.

– Тут парни из Десятой пехотной. Те, что на Луне отрывались. Они и здесь отметились.

– Лихо. И чего героям надо? Патронов подбросить?

– За сержанта своего просят. Сам Ролье здесь. Тот самый, что на крейсере у нас выступал.

– Да ну? – начальник его сверяется с электронным планшетом. – Действительно. Опять они в самом пекле. Везунчики. Что там с сержантом?

– Проникающее в грудь. Пулевое. Задето легкое. И мягкие ткани плеча. Большая потеря крови.