Штангист: назад в СССР

— После того, что ты, Вова, сделал, нет тебе больше веры. Мы все из-за тебя пострадали. Весь класс. А теперь ты просто хочешь на других наговорить, чтобы оправдаться.

— Так, — решил спросить я напрямую. — Что я сделал? В чем заключалось мое предательство?

Глеб было раскрыл рот, чтобы заговорить, но вдруг глянул куда-то поверх моего плеча, и глаза мальчишки наполнились страхом. Я тоже обернулся, чтобы посмотреть: чего ж он там такого увидел?

По улице шли три девчонки. Одетые в такую уже не привычную, но теплую сердцу черно-белую форму, они, видимо, провожали до дома одну из подружек.

Невысокая красивенькая девчонка с каре темно-русых волос, помахала двум другим: высокой и худенькой блондиночке и брюнетке, что была пополнее. Потом она весело помахивая портфелем, побежала до калитки.

Оставшаяся пара дружно посмотрела на нас, остановилась.

— Привет, Глеб, — сказала та, что повыше, — ты что же, с предателем разговариваешь?

— Я? Да нет! Предателю бойкот!

— Разговаривает-разговаривает! — Поддакнула вторая, полненькая и щекастенькая с двумя темными косичками, украшенными белыми форменными бантами. — Они же с Батончиком у нас самые-присамые друзья! Я так и знала, что Глеб первый сломается!

— Как дела, девчонки? — Насмешливо спросил я, чтобы избавиться от их ехидных мордашек. — Как вам нынче погодка?

Девчонки удивленно переглянулись.

— Мы не будем тебе отвечать, Батончик, — сказала высокая. — У нас бойкот. Нам с тобой говорить нельзя.

— Да! — снова поддакнула пухлощекая. — У нас бойкот!

— Так вы же уже разговариваете, — рассмеялся я. — Выходит, вы и сами теперь предатели!

Девчонки испугались и быстро-быстро, взявшись за руки, побежали прочь.

— Друг значит, — обернулся я к Глебу, провожавшему школьниц взглядом. — Да что же я такого сделал, что даже друг от меня так легко отвернулся?

Смесь обиды и какой-то досады отразилась на лице Глеба. Такое выражение бывает у людей, кто чувствует несправедливость, но боится с ней что-то сделать.

— Прости, Вова. Мне домой пара. Уроки делать надо.

Не ответив, я кивнул, и Глеб, погрустневший, захлопнул передо мной калитку.

— Нюра! Нюрочка! — Дед Фомка постучался в окно деревянной веранды нашего дома. — Нюра, ты дома?

Я вошел в неширокий, поросший низенькой травой двор. Дом мой оказался небольшим, но сложенным из кирпича. У него был синий конек и шиферная, посеревшая от времени крыша. Небольшие окошки с такими же, как конек, синими обналичниками, смотрели на меня, распахнув ставни.

Во дворе, под фасадными окнами, раскинулся маленький палисадник, полный кустистых рос, шиповника и цветов-однолеток. Справа, у деревянного забора, сгорбился дровник.

За домом, в проходе между стеной и сараем, приглядывался тенистый и какой-то загадочный, сад, полный плодовых деревьев.

— Нету дома, — развел руки дед Фомка. — Убежала куда-то, видать. Ну, ничего. Главное задание я исполнил. Тебя до дома довел. Пойду теперь тоже домой. Рыбачить уже поздно. Жарко стало.

Я забежал на деревянные сходни, осмотрел навесной замочек.

— А как я внутрь-то попаду? — Спросил я.

Дед Фомка удивленно поднял брови.

— А ты что, не помнишь, где у тебя тут ключи висят? Вова, ты чего?

— Да я упал с ветки, когда пытался за портфелем влезть, — пожал я плечами. — Головой ударился, вот память и отбило.

— Правда, что ли? — Старик испуганно расширил глаза, кинулся ко мне, стал осматривать голову. — И ты только сейчас мне такое сказал? А мож, у тебя черепушка где рассажена? А? Так, тебе в поликлинику надо! А чего мы сюда пошли⁈

— Не надо, — отстранился я вежливо. — Не надо мне в поликлинику. Хорошо все. Чуть-чуть память отшибло. Лоскутами. Вот, про ключи я забыл.

Дед Фомка засопел.

— Точно все хорошо? Не врешь?

— Точно все хорошо.

Старик хмыкнул.

— Ну, пойдем. Даже я знаю, где у тебя тут ключи.

Старик повел меня за собой, и мы прошли в сад. Тут я заметил большие деревянные клетки, в которых держат кроликов или нутрий. Правда, клетки были пусты и выглядели совершенно заброшенными. Подгнившие, они явно очень давно пустовали.

Дед Фомка снял с гвоздика, вбитого в заднюю стенку сарая, маленький ключик на веревочке, протянул мне.

— На вот. Не забывай больше.

Вместе мы вернулись к входу, и я снял замок. Вошел внутрь. Из веранды мы сразу попали в узенький коридор-кухоньку. Была тут небольшой обеденный стол, кухонный пенал, умывальник с бочком. Рядом, на табурете, стояло железное ведро, полное воды. У дальней стены красовалась когда-то белая, но уже подкопченная кухонная печь на дровах. На дальней стене, у печки, весели кухонные ящики. Словно царь всего помещения, у самой двери стоял холодильник «Ока III».

Заглянув в зеркальце, висевшее у умывальника, я, наконец, смог рассмотреть себя. В ответ на меня глядел пухлощекий, голубоглазый мальчишка. Его светло-русые волосы растрепались. Маленький нос успел загореть и выделялся на фоне румяных, немного веснушчатых щек. Ямочка на подбородке говорила о том, что в будущем, лицо мальчика станет волевым и мужественным, особенно если избавить его тельце от излишней полноты.

— Воды напьюсь, — сказал дед Фомка и взялся за ковшик, плавающий в ведре.