Штауффенберг. Герой операции «Валькирия»

Начиная с сентября 1942 года Штауффенберг отчаянно старался найти какого-нибудь военачальника, который смог бы положить конец бойне, выразив твердую решимость начать переговоры с противниками, которые были еще очень далеки от победы в этой войне. Если при этом еще и Гитлер будет свергнут, тем лучше. В тот час это еще не было главным. Военные аргументы имели больше шансов быть услышанными. Тогда он взялся за посох паломника. Это было удивительное зрелище. Молодой штабной офицер — майор до декабря 1942 года, затем подполковник — умолял генералов, приглашая их принять участие в восстании или, по меньшей мере, взять в свои руки ведение военных дел. Это становится менее удивительным, если знать его характер, его убежденность в том, что он — избранный, его стремление стать избранником судьбы. Умевший вести себя в любой обстановке, рожденный рядом с властью, носивший кавалерийские бриджи с двумя красными полосами штабного офицера (почти такими же, как лампасы генералов), он всегда вращался на орбите больших звезд. Они не производили на него сильного впечатления. И все же это было свидетельством невероятной смелости.

Вначале он посетил начальника штаба группы армий «Б» генерала фон Зоденштерна в его Ставке в Старобельске. Встреча прошла тепло и сердечно. Оба помнили о своей переписке в 1939 году относительно воинского долга. Зоденштерн был рад пожать руку этому молодому товарищу со столь высокими принципами. Они договорились о том, что следовало прекратить войну, похожую на «утку, бегущую без головы». А для этого нужно было единство среди командования. Надо было сделать так, чтобы Гитлер прекратил вмешиваться в вопросы стратегии. Надо было покончить с преступлениями режима и любой ценой добиться заключения мира на востоке или на западе, это было неважно, чтобы перевести дыхание. Диагностика была одинаковой. Но способы лечения разные. Когда Штауффенберг предложил опереться на «военные структуры страны, чтобы взять власть в свои руки», генерал категорически отказался. И заявил, что это было бы похоже на «бунт перед лицом врага». И добавил, что армия выполнит свой долг до конца, а если произойдет смена режима, то есть государственный переворот, она воспримет это с удовлетворением. Но фронтовые офицеры этого знать не должны были, а уж тем более в этом участвовать.

Клаус уехал от него разочарованным. Генерал Гальдер тоже не дал ему надежды. Снятый с должности начальника Главного штаба, убежденный противник нацизма, отнесенный партией к разряду неблагонадежных, имел все основания принять участие в этом деле. Он приказал своим бывшим подчиненным не навещать его, поскольку знал, что за ним следило гестапо. Встреча была короткой. Все те же слова о лояльности, воинском долге, присяге, продолжавшейся войне. В своих «Мемуарах» Гальдер так рассказал об этом разговоре: «Его доверенные люди из Сопротивления, казалось, все больше склонялись к покушению». Как христианин, он не смог с этим согласиться. В основном они договорились, но разошлись в выборе средств. «Молодежь теперь думает не так, как я, — добавил он, а затем отметил глубокое смятение своего бывшего сослуживца: — После моего ухода под руководством сменившего меня человека борьба против Гитлера стала невозможной. Больше нельзя было обмениваться мыслями, потому что у стен появились уши […]. Штауффенберг решил отправиться на фронт, по скольку больше не мог выносить этого психологического испытания».

В ОКХ Клаус чувствовал себя ненужным, у него было ощущение того, что он старался заделать все больше расширявшуюся пробоину жалкими подручными средствами. И предпочел поехать на фронт. Тогда Франц Мехнерт написал: «Ему было горько сознавать, что он был удален от своей природной среды», войны, огня, алтаря жертвоприношения. И потом, «под его ногами начала гореть земля», как он сказал Бертольду в ноябре 1942 года. Некий генерал попросил его умерить пыл: «Если вы немедленно не прекратите эти глупости, я отдам приказ немедленно вас арестовать». И тогда в конце 1942 года Клаус попросил отправить его в зону военных действий на должность начальника штаба какой-нибудь танковой дивизии. А Нине объяснил, что «впутался в одно опасное дело».

Как можно объяснить этот отъезд? Желанием покончить с жизнью, казавшейся с той поры лишенной смысла? Осторожностью по отношению к своим товарищам по мятежу? Желанием покинуть тихую обстановку штабов и их подковерную борьбу? Усталостью от постоянных торгов с высокопоставленными государственными служащими, а также желанием просто командовать, выполнять свой воинский долг, не имея личных целей, вдали от тыловых компромиссов? Несомненно, всего этого понемногу. 4 февраля 1943 года его рапорт был удовлетворен, он был назначен начальником штаба 10-й танковой дивизии в Северную Африку. Он снова загорелся. Зная, что дни его пребывания в ОКХ были сочтены, он развил бурную деятельность. Слава за это досталась другим. Но это было не важно, он поставил на карту все.