Штиллер

- Скажи мне, когда захочешь остаться один, - попросил я.

Тепло, шедшее из камина, разморило меня; я вдруг почувствовал, как сильно устал, и подавил зевок.

- Наверно, уже очень поздно? - осведомился Штиллер. Было около двух часов ночи. - Она ждала! - сказал он. - Она ждала! А я как будто не ждал?! Я-то ждал с первой нашей прогулки. Ждал единого слова понимания, радости, ждал любого, малейшего знака с ее стороны!.. Все эти годы ждал! Я ее унижал, видишь ли! А она меня - нет?

- Никто этого не утверждает, - возразил я. Теперь он смотрел на меня пронзительно, буравящим взглядом.

- Рольф, - заявил он. - Она хочет умереть. - Он покивал головой. - Да, да, это так!

Пять или десять минут он был глух ко всем моим доводам и возражениям. Его как бы не было. Но, рыгнув, каждый раз бормотал: "Прошу прощения!"

- Ты действительно добьешься того, что будет поздно, Штиллер! - сказал я. - Она лежит в больнице, а ты опять сводишь с ней счеты.

Он угрюмо смотрел перед собой, я схватил его за локоть, потряс.

- Я знаю, - сказал он, - что я смешон.

- Ты с многим справился, Штиллер, многого достиг, не думай, что ты смешон. Ты сам не веришь тому, что только что сказал... Никто не умирает назло или в угоду другому! Ты переоцениваешь свое значение. Значение для Юлики, хочу я сказать. Ты нужен ей меньше, чем тебе бы хотелось.... Штиллер! - крикнул я, потому что он, как бы под прикрытием опьянения, снова ушел в себя. - Почему ты вдруг испугался, что она умрет?

- Так, значит, я переоцениваю свое значение, Рольф?

- Да, - подтвердил я. - Ты никогда не был главным, не был всем в ее жизни. Хотя, по-моему, с самого начала это вообразил. Вообразил себя ее спасителем, творцом, хозяином, хотел дать ей жизнь и радость! Да, именно так ты ее любил, правда, сам истекая кровью. Да, да! А теперь боишься, что она вдруг исчезнет, выйдет из подчинения, не сделавшись такой, как было угодно тебе. Незавершенный шедевр!..

Штиллер подошел к окну и распахнул его.

- Тебе дурно? - спросил я. - Сядь-ка лучше!

Он отвернулся и вытер лоб носовым платком.

- Говори еще! - попросил он.

- Я принесу тебе воды, - сказал я и положил кочергу, чтобы встать.

- Она тебе писала?

- Одно-единственное письмо, - поспешил я ответить. - А что?

Он снова вытер лоб.

- Впрочем, все равно.

- Я вовсе не хочу сказать, что знаю твою жену лучше, чем ты. Мы совершенно чужие люди, мы так мало общались. И ее письмо было очень коротким.

Он печально кивнул.

- Ты ее понимаешь правильно, я рад за нее. - И потом: - Мне худо, меня мутит. Извини...

Но он остался, где был, не вышел из комнаты, он сильно побледнел, и по глазам его было видно, что теперь для него существует только один вопрос: "Она умрет?" Он всеми силами старался отвлечься и, мне казалось, был рад, когда я начинал говорить.

- Ты хотел что-то сказать? - спросил он. Но я не мог вспомнить, на чем мы остановились, и сказал просто, чтобы поддержать разговор. - Да, кстати, я прочитал твои записки. - Сожги их! - Чем это тебе поможет? - возразил я. Ведь ты писал их именно для того... словом, писал потому, что боролся за эту женщину. В одном я ее хорошо понимаю. Кому, скажи на милость, придет в голову спрашивать своего спасителя, как чувствует себя сам спаситель?! Она привыкла, успела привыкнуть за столько лет, что ты не нуждаешься в сочувствии, хочешь быть только спасителем. - Штиллер улыбнулся. - Зачем ты говоришь намеками, скажи лучше прямо! - Я не понял его, не понял его неопределенной улыбки. Я вдруг заметил, что его бьет озноб, он дрожал всем телом. - Тебя знобит? - Пустяки, - сказал он, - пройдет, идиотское пьянство! - Я подвел его к креслу с высокой спинкой, он сел, положил голову на спинку, а я тем временем захлопнул окно. - Может быть, тебе лучше будет в постели? - Он покачал головой. Я сунул буковую корягу в тлеющие угли. - Что мне делать? - спросил он, закрывая лицо руками. - Что?! Я не могу еще раз переродиться, да и не хочу! Рольф!.. В чем я провинился? Скажи мне. Я не знаю. Что я сделал такого, скажи мне. Ведь я идиот. Скажи!