Штольни, тоннели и свет

Они потешались уже не над безобидными тушканчиками, но над егерем: стреляли зайцев и фазанов возле самого дома в тугаях. Такое дозволялось очень большим людям, но не им. Однажды егерь без спроса заскочил в юрту и выбежал с торжествующим лицом, сжимая в руке конфискованный дробовик. Бичары на поклон не пошли, осатанев от егерского нахальства, возжаждали мщения. Браконьерская пальба усилилась, будто кроме конфискованного они раздобыли еще десяток стволов. Ночью мощная машина утюжила тугаи, свет ее фар врывался в окна егерского дома, тени крестов от оконных рам метались по стенам.

Теперь все оружие бичары держали на взрывскладе. Но стоило егерю приблизиться к колючей проволоке, из вагончика выскакивал сторож и строго по инструкции направлял горластую одностволку в егерский живот. Близко посаженные кабаньи глаза взрывника блестели и строжились тупым равнодушием хладнокровного убийцы. Егерь брызгал слюной, кричал о незаконной охоте, выпячивал живот с дергающейся на ней кобурой, показывая, что вооружен, но вызывающих движений опасался.

Щурился, как при прицеле, поросячий глаз. Сторож говорил, что предупреждение сделано по инструкции, а выстрела в воздух не будет по причине одного ствола. Этот глаз пускал искорку поверх мушки и егерь отступал, передвигая кобуру на бок. Дома же, вспоминая глаза взрывника, обильно потел, заново переживая встречу: этот хряк поступил бы по инструкции, схватись он по привычке за револьвер. Сорок граммов свинца в кишках — и во сне увидеть — не приведи господь…

А ночью бичары опять стреляли индюков в егерском огороде. Хозяин в белье сидел в погребе и палил в отдушину из дробового браунинга, конфискованного в старое доброе время.

На рассвете егерь ворвался в юрту. Все спали, не желая даже ругаться с ним. А он заглядывал в непроницаемые лица, в кастрюли и сытые пасти прибившихся к стану собак — не находил ни косточки, ни перышка от своих индюков: видимо бичары сожрали все подчистую, как этого не может даже свинья. Свиноглазый сторож-взрывник лежал на кошме в ватных штанах, мял вздутый живот и жалобно скулил:

— Слетайте в Копенгаген, мужики, помру ведь!

Копенгаген — Кок-Пек, был в пятнадцати километрах, на тракте. После бессонной ночи и обжорства никому не хотелось тащиться такую даль, хоть бы и на машине.

— Выпей фталазол, — советовали. — Закрепит… И вообще, от этого не умирают. А машина поломатая, — позевывали и глубже забирались под кошму.

Синтик выпрашивал водки с солью — другого лекарства не признавал, поминутно выскакивал за юрту, чвыркал, стрекотал, кряхтел с подвывом едва ли не на егерские сапоги. Хозяин тугаев без смущения таращился на взрывника — не вывалится ли из него индюшачий мосол, вещественное доказательство. Исходил черной ненавистью, худел от мрачных мыслей, ждал старых гостей, но стройка всех распугала.

Егерь стал надеяться на случай. Ох уж как он рисовался в его воображении?!

Синтика поймать, расчленить и скормить свиньям. Вот тебе за наших индюков!

Абиш хоть и жаловался, что от веселой жизни в те времена у него случались судороги в области живота, но остановиться не мог. Как-то загнал на территорию взрывсклада егерскую свинью. Синтик, глянув поутру в запыленную стекляшку окна, с нелюдским верещанием выскочил из вагончика, схватил багор с пожарного щита. За ним выскочили еще двое: один с бикфордовым шнуром и капсюлем на его конце, другой с ракетницей. В общей свалке полнотелый Шмидт не свинье, а Синтику засунул детонатор в ноздрю, поджечь шнур не смог поскольку, получив удар багром в живот, забегал на четвереньках. Хасану выстрелом из ракетницы опалило бороду, вдобавок жадный до свинины Синтик чуть не отгрыз ему ухо.

Смеяться Абиш уже не мог — стонал в каменном ящике. Он любил бичар, ему нравился нулевой цикл.

Егерь хватился свиньи через день, а изжарена и съедена она была к вечеру. Куски сала не смогли осилить даже собаки, прибившиеся к стану. Чтобы скрыть следы кражи Синтику пришлось поусердствовать. Когда подъехал к складу егерь, кругленького взрывника, по пояс голого, в ватных штанах, не смотря на жару, бичары грузили в машину. Синтик стонал и корчился, налегая руками на живот.

Косвенных улик было достаточно. Егерь прихватил увесистый кусок сала, индюка и на бортовушке довоенного выпуска помчался в Чилик. Но не помогли ни сало, ни звонки из приемной горисполкома: присутствовать при чистке желудка врач ему не разрешил, бумагу о том, что болезнь наступила в результате чрезмерного поедания егерской свиньи — не подписал. Местный начальник милиции выразился кратко и веско:

— Найди вора и неопровержимые доказательства, мы его посадим или заставим возместить ущерб.

Вести следствие, как в кино, по таким пустякам местная власть не желала. Какие требуются доказательства — егерь понять не мог. Добровольного признания из бичар не выбьешь, а новые организации при тугаях плодятся как тараканы. Их уже три и, ясное дело, подозреваемые будут валить на других пока не затеряются концы. Где они нетерпимые к преступлениям и умные следователи телесериалов? Майор Пронин, где ты?