Шторм

Контраст. Ярость нападения, двадцать различимых колотых ран. А здесь выверенный порядок, все находится на своем месте. Нет, трудно представить себе, чтобы человек, впавший в такое бешенство, стал бы потом наводить здесь идеальный порядок.

Не говоря уж о том, что почва, там, где нашли тело, пропитана кровью. Может быть, Петра просто была аккуратным человеком. Она ведь наверняка только-только начала жить самостоятельно и воображала себя совсем взрослой. Этой крохотной съемной квартиркой в муниципальном доме, среди бездельников, живущих на социальные пособия, и наркоманов (семьдесят процентов совершающихся в Абердине преступлений в той или иной степени связаны с наркотиками), девушка наверняка гордилась, как другие гордятся загородной виллой.

Бедная Петра Галлахер, изо всех сил старавшаяся играть в молодого профессионала.

Кейт осматривает квартиру на пару с Фергюсоном, который следует за ней, отставая на полшага, словно потенциальный покупатель или агент по недвижимости. Она пытается составить представление о том, как и чем жила эта девушка.

На полках книги: пара ранних Джилли Купер, с заголовками, представляющими собой женские имена, "Пляж", "Ржавый алюминий", сценарии "Криминального чтива" и "Бешеных псов" бок о бок с "Педди Кларк Ха Ха Ха". Компакт-диски, сложенные стопкой на полке над маленьким музыкальным центром. Кейт склоняет голову набок, чтобы прочитать корешки. "Блур", "Пропеллерхедз", "Трэвис". Саундтрек к "Чикаго". "Рудник душ" в исполнении "Зе Зе". Кейт невольно задумывается о том, где это Петра откопала "Зе Зе". Этой группой увлекалось поколение Кейт, и можно лишь подивиться тому, что музыкальные интересы Петры простирались так далеко в прошлое.

Рядом с дисками альбом с фотографиями. Петра с друзьями, с родителями. Рождество, день рождения, где-то на солнышке. Петра улыбающаяся, дующаяся, ныряющая в бассейн.

В маленьком шкафчике в ванной полно косметических флакончиков и полупустая коробка из-под "Тампакса". Пара бумажных салфеток, носовой платок, а вот оберток от тампонов нет. В эти дни месячных у Петры не было.

В платяном шкафу одежда. Джинсы, пара юбок, блузки, ярко-красный жакет. Не много, но достаточно, чтобы, комбинируя это в разных сочетаниях, разнообразить свой облик.

Фергюсон все записывает, но он мужчина, а они находятся в жизненном пространстве женщины. Кейт знает, что он не увидит и половины того, что увидела она.

И она узнает все. Все, что нужно, об этой несчастной девочке, так и не успевшей никем стать.

На полу у кровати – места для прикроватной тумбочки или столика в спальне нет – будильник с откидной крышкой, на которой изображена стилизованная карта мира с временными поясами, и маленькая фотография в серебряной рамке. Петра и мужчина, мужчина постарше. Лет под сорок или слегка за сорок. Годится ей в отцы, только вот обнимает он ее совсем не по-отечески. Стоит сзади, взяв руками за груди, а она отклоняется назад, чтобы поцеловать его шею.

По спине Кейт пробегает холодок – она узнает его.

Дрю Блайки.

* * *

Блайки приводят на допрос перед полуднем.

Он чертыхается и вовсю поносит полицейских за то, что они забрали его прямо из офиса. Он уважаемый архитектор, а его позорят перед друзьями и коллегами. Чего проще, позвонили бы ему да пригласили – он бы сам пришел. Так нет же, обязательно надо устроить шоу. И вообще, из-за чего весь этот переполох?

Ничто в его словах или поведении не указывает на то, что ему известно о смерти Петры. Он не упоминает ее, и Кейт ловит себя на том, что ей трудно поверить в то, что даже такой тип, как Блайки, мог бросить истерзанное тело своей подружки на виду у каждого, кто мог проходить – или пробегать – мимо, и спокойно отправиться на работу. Хотя, с другой стороны, если он и вправду виновен, что еще ему оставалось делать? Как раз пойти на работу и ждать, когда явится полиция и сообщит, что его подружка мертва.

Он сидит один в комнате для допросов. Его правая щека поцарапана, и над правым глазом припухлость, наливающийся пурпуром синяк, который он время от времени поглаживает. Несколько минут Кейт разглядывает его через одностороннюю стеклянную перегородку, обращая внимание на контраст изрядно помятой физиономии со свежей, чистой одеждой. Как всегда, этот малый одет на манер кинорежиссера или, по крайней мере, так, как по его представлению должны одеваться кинорежиссеры. Полотняный пиджак, белая футболка вместо сорочки, слаксы цвета хаки. Все это уместнее выглядело бы во Флориде, чем в северо-восточной Шотландии, пусть даже в Абердине сейчас (как сказал ей Фергюсон на обратном пути из Мастрика) жарче, чем в Майами. К тому же этот гардероб не соответствует его возрасту Чтобы выглядеть в такой одежде естественно, нужно быть моложе как минимум лет на пять.