Шторм и штиль (с иллюстр.)

Было ровно восемь часов. Над бухтой, будто песня, плыли мелодичные медные звуки корабельных рынд.

13

Вербенко вызывал Баглая к десяти часам утра. На Юрия будто холодным зимним ветром повеяло. «И до него дошло, что я в воду свалился». Но, услыхав первые слова замполита, он сразу же успокоился.

— Когда-то вы говорили мне, что Федор Запорожец хорошо рисует и что у него собралось много картин на морские сюжеты.

— Весь дом картинами увешан, — подтвердил Баглай.

— А не устроить ли нам в части выставку его картин? Заслуженный человек… Отвоевался, но море не забывает, рисует.

Юрий поднял на Вербенко заблестевшие глаза:

— Товарищ капитан третьего ранга! Да это же для него было бы таким… таким событием, что и не сказать! И как всколыхнуло бы человека!

— Это и для вас событие. Пусть познакомятся с его работами матросы и офицеры, — ответил Вербенко.

— Разрешите, я сам займусь этим, товарищ капитан третьего ранга!

— Вот об этом я и хотел вас просить. Отберите самые лучшие, самые интересные картины и давайте их сюда вместе с Федором Запорожцем. Машину возьмите. И не затягивайте…

Юрий Баглай зашел на корабль только на несколько минут, чтобы отдать необходимые распоряжения, и сразу же отправился к Запорожцу. Теперь он шел с приятным известием.

Встретили его тревожными вопросами:

— Ну, что там? Как там Поля?

Он успокоил:

— Выздоравливает. Скоро дома будет.

Марина затараторила:

— Да это же такая девушка, что долго не вылежит. Для нее на первом месте — работа. Пусть у меня глаза лопнут, если не станет она знаменитым ученым. Еще, может, и лауреата заработает.

Федор Запорожец посмотрел на жену с легкой укоризной:

— Ты не даешь человеку и слова сказать… Ну и уродилась, прости господи!..

— А что, молчать, как ты, целыми днями?!

— Я к вам с интересной новостью, дядя Федор, — прервал их Юрий. — Сам замполит Вербенко к вам послал.

— Вербенко? — не поверил Запорожец. — А зачем ему понадобился такой старый пень, как я?.. Я уже свое отслужил. Ставридка да пикша — это мое. Вот новые рыбачьи снасти готовлю.

— Э, нет, — энергично покачал головой Юрий, — не только это!.. Будем устраивать выставку ваших картин у нас в части!

— И скажешь такое… — смущенно отмахнулся Запорожец. — Стоят ли они этого? Разве что на смех…

— А почему же не стоят? — шагнула к нему Марина. — Это ведь не ради шутки сказано. А там, смотри, еще один орден дадут. Я же слыхала недавно по радио, что какого-то художника орденом наградили. А может, ты лучше, чем он, рисуешь. Давай, тащи сюда все свои картины!

Юрий молча посмеивался над словами Марины, над ее горячностью и в то же время любовался ею. Он все-таки любил эту неуравновешенную добрую душу.

— Ну что ж, посмотрим? — обратился к Юрию смущенный Запорожец. — Много, их у меня. Нарисую и поставлю. За другую принимаюсь.

Он выносил картины из чуланчика, из других комнат и расставлял перед Баглаем. Делал это молча, сосредоточенно, иногда задумывался, словно вспоминал что-то.

Но вот он принес большое полотно, блестевшее свежими красками.

— Взгляни, Юра. Этой ты еще не видел. Я ее недавно закончил.

Ночное небо. Ночное море. Вдали чуть заметно вырисовываются горы. На переднем плане — черные волны, взвихренные взрывами снарядов, и катер. На нем — крупным планом — фигура командира. На фоне огня четко вырисовывается его лицо. Китель на груди расстегнут. Рука вытянута в сторону кормы, с которой прыгают десантники в касках и бескозырках, с автоматами в руках. Он что-то приказывает…

— Это… он? — спросил Юрий.

— Да, это твой отец… Таким я его и запомнил на всю жизнь. Когда мы с тобой впервые встретились, ты спросил: «Как он погиб?» Этого я не знаю, я ведь говорил тебе, что и сам был на волосок от смерти…

Федор Запорожец присел к столу и опустил голову. По его лицу пробежали тени, губы дрожали, казалось, он вот-вот заплачет.

Юрий стоял молча, всматриваясь в лицо на картине. На мгновение к нему, как короткая вспышка, пришли воспоминания, словно повеяло ветерком от тех далеких-далеких детских лет… Отец подбрасывал его под потолок. «Летай, летай, сынок, вырастешь — моряком станешь, на радость нам с матерью…» Говорил ли отец эти слова?.. Говорил! Раньше они терялись в глубинах памяти, а вот сейчас всплыли… Все это было таким живым, реальным, что Юрий боялся пошевелиться, заговорить…

Наконец он пришел в себя. Видение исчезло.

— Как же вы сумели, дядя Федор? Столько лет прошло!

— Говорю же, по памяти… Да и тебя часто вижу… А вы с ним — как две капли воды. Это я для тебя нарисовал, в подарок.

— Не знаю, как и благодарить вас, — сказал растроганный Юрий.

— Заходи к нам почаще, вот и вся благодарность.

Больше всего было морских сюжетов. И Великая Отечественная война, и сегодняшний флот. А то и просто, морские пейзажи. Любил Запорожец и натюрморты. И когда все картины были расставлены, он даже удивился:

— Ты глянь! Даже не верится, что столько!