Шторм и штиль[с иллюстрациями]

После того как был отдан приказ разойтись по кораблям, на пирсе к Баглаю подошел командир одного из кораблей, Лавров, и, взяв его за блестящую пуговицу кителя, улыбнулся:

— Новенький китель снимай, в походе тебе в нем жарко будет.

Этот старший лейтенант понравился Баглаю. Чем? Может быть, тем, что так дружелюбно взглянул на него. Поэтому искренне признался:

— У меня старого кителя еще нет, вот схожу в море, станет старым… Как-то тревожно в первый раз. Вот конверт: «Распечатать в 23.00». А что в нем?..

— Курганов — неспокойная душа, — уклонился от ответа Лавров. — Ну, ни пуха тебе, ни пера!

И быстро зашагал прочь.

Юрий направился к своему кораблю. Он хорошо знал: с той минуты, когда командир ступит на палубу, связь с берегом будет прервана, ему уже никто ничего не подскажет и не посоветует. Вот в этом запечатанном желтом конверте указано, что ему делать в двадцать три ноль-ноль. Через час он должен отшвартоваться и идти в сорок третий квадрат. Палуба под ногами мелко дрожала. Из внутренности корабля доносился едва уловимый ровный гул — машинисты прогревали машины. Проходя мимо ходового мостика, Баглай остановился возле свежего номера корабельной газеты. «Лубенец времени зря не терял, — тепло подумал он о комсорге, — везде успевает…»

В каюте он еще раз просмотрел навигационную карту. Требовалось рассчитать не только расстояние и скорость хода корабля, но и сделать поправки на ветер и на волну. Карта, разделенная на квадраты, пестрела линиями, цифрами и различными значками. Выходило, что корабль будет в сорок третьем квадрате в двадцать два часа пятнадцать минут. Если погода не помешает, придется лечь в дрейф и ждать до двадцати трех часов, чтобы распечатать конверт с дальнейшими указаниями. Если же погода испортится, корабль тихим ходом будет курсировать вперед и назад…

11

У Баглая в каюте висел барометр. Ом время от времени посматривал на него. Ничто не предвещало изменения погоды. Весь день ярко сияло солнце, в небе, будто украшая его, появлялись и таяли легкие, как вуаль, белые лепестки облаков.

А теперь, когда корабль уже вышел в море, Юрий стоял на ходовом мостике, и чувство тревоги не покидало его. Время от времени он заходил в штурманскую рубку взглянуть на барограф. Стрелка этого точного прибора упрямо сползала вниз.

Ветер крепчал. Море становилось все беспокойнее. Кое-где уже вскипали зловещие белые барашки. С высокого командирского мостика Юрий видел, как боцман Небаба прошел по палубе — завинчивал покрепче задрайки люков. Потом его приземистая фигура появилась на шкафуте[3]; он проверил, хорошо ли принайтованы шлюпки, не ослабели ли блочки на шлюп-балках.

Осмотрев всю верхнюю палубу и надстройки, боцман исчез, но вскоре появился на мостике с регланом в руках.

— Возьмите, товарищ лейтенант, скоро начнет штормить. Взгляните, какие валы катит, — он показал на море, — и ветер беснуется… Они ведь всегда в одной упряжке: небо тихое — и море тихое, а теперь будто сговорились.

Юрий надел реглан, но не застегнулся, лишь запахнул полы.

— Может, подменить вас, товарищ лейтенант?

— Спасибо, я не устал, — ответил Баглай.

Небаба с каждым днем вызывал у Баглая все большую симпатию. Делал свое дело по-хозяйски, хорошо знал его. Матросы боцмана не боялись, но никто из них не посмел бы ему возразить: если наказывает, значит, заслужил.

Сейчас он стоял возле Юрия в старенькой мичманке, в таком же стареньком, заношенном бушлате и в высоких резиновых сапогах, голенища которых были прикреплены к широкому флотскому поясу.

— Сапоги зачем? — поинтересовался Юрий.

Боцман улыбнулся.

— Чтобы потом не торопиться да не переобуваться…

Когда начнет штормить, другие заботы будут.

— А штормить начнет, — согласился с ним Юрий. — Вон как море разгулялось!.. Вы и в самом деле умеете погоду угадывать. Боцман улыбнулся.

— Шестой год на море… Прирос, как ракушка к днищу. Сначала — действительная, потом — сверхсрочная

— А женаты давно?

— Уже сынок растет, два годика ему… И его моряком сделаю. Так и пойдет…

— Но ведь вы с Полтавщины, из села. Откуда же у вас такая любовь к морю?

— Раньше не было. Взяли меня на флот по комсомольской линии. Ох, и не хотелось! Думал: как я без родной степи жить буду? Помру от тоски… И когда учился на боцмана, чуть не умер. Проснусь, бывало, ночью, а у меня щеки от слез мокрые… Но прошло какое-то время, смотрю я: до чего же оно красивое!.. И родными мы с ним стали. Теперь об океане мечтаю. В мореходке ведь я, заочник… На штурмана учусь…

С правого борта ударила большая волна, повеяла холодом, зашипела, истаивая на палубе, облила и Юрия и Небабу. Они стряхивали с себя воду, облизывали соленые губы.

— Извините, Юрий Николаевич, язык развязался…

— Что вы, наоборот, так хорошо побеседовали.

Впервые боцман назвал своего командира по имени и отчеству, и Юрию это понравилось. «Когда-то даже к большим флотоводцам обращались так матросы, — подумал он, — и это было высочайшим проявлением уважения и любви».

— Ну, хорошо, — сказал Юрий, — идите отдыхайте… Если нужно будет, я позову.