Шторм из тени

— Очевидно, что они пытаются сказать нам что–то своим молчанием, — сказал он, его тон был почти таким же кислым, как у Елизаветы. — Давайте посмотрим теперь, что бы это могло быть..? То, что мы слишком незначительны, чтобы они серьезно к нам отнеслись? Что они получат, выигрывая себе время? То, что мы не должны питать надежд о любой готовности с их стороны признать вину Бинга? Что, скорее ад замерзнет, чем они признают свою вину?

— Попробуй взять выше, — кисло предложил Лэнгтри.

— Ну, как бы глупо это ни было с их стороны, но мы точно не можем притвориться, что это неожиданно, не так ли? — спросила Елизавета.

— Нет, — вздохнул Грантвилль.

— Тогда, думаю, что это, вероятно, время, чтобы мы подумали как привернуть фитиль, — сказала ему немного мрачно Елизавета. Он посмотрел на нее, и она пожала плечами. — Не поймите меня неправильно, Вилли. Это не просто говорит знаменитый темперамент Винтонов, и я не горю желанием посылать им любые свежие ноты, пока мы вновь не услышим Мику. Последнее, что нам нужно делать, это звучать как встревоженным маленьким детям, пристающим к взрослым для ответа! Кроме того, у меня есть очень серьезное подозрение, что, когда мы услышим Мику, мы соберем все обоснования в мире для отправки их в следующей жесткой ноте. Но, может быть, это просто время, чтобы рассмотреть огласку этого.

— Я думаю, что Ее Величество права, Вилли, — тихо сказал Лэнгтри. Грантвилль перевел взгляд на министра иностранных дел, и Лэнгтри фыркнул. — Я не больше вашего хочу «разжечь общественное мнение», Вилли, но давайте смотреть правде в глаза. Как вы только что сами сказали — четыре дня слишком длинный для простого «запоздавшего по почте»объяснения. Что это является преднамеренным оскорблением, и они по какой–то причине решили вручить его нам, а вы знаете, как большая часть восприятия играет в любой эффективной дипломатии. — Он покачал головой. — Мы не можем позволить чему–то вроде этого пройти без ответа, не убедив их, что они правы в своем очевидном мнении, что они могут игнорировать нас, травя ожиданием своего решения проблемы.

— Согласен, — сказал Грантвилль через одну–две минуты молчания. — В то же время, я все еще больше, чем немного обеспокоен тем, как средства массовой информации солли будут реагировать, когда узнают об этом. Особенно, если они узнают об этом как о «неподтвержденных обвинениях»кучки неоварваров, которых они уже презирают.

— Это то, что так или иначе, в конце концов, произойдет, Вилли, — указала Елизавета.

— Я знаю.

Грантвилль отпил кофе, потом поставил чашку обратно на блюдце и потер бровь в раздумье. Елизавета была, конечно, права, подумал он. Первые журналисты Мантикоры были проинформированы министерством иностранных дел и Адмиралтейством после того как они и их редакторы согласились соблюдать конфиденциальность по просьбе правительства. Юридически, Грантвилль мог бы воззвать к «Акту об Обороне Королевства» и приказать молчать, пока он не сказал бы им, но за последние шестьдесят стандартных лет на этот особый пункт АОК не ссылался ни один премьер–министр. Этого не должно было быть, потому что пресса Звездного Королевства знала, что официальной политикой на протяжении почти всех этих стандартных лет была максимальная открытость в обмен на разумное самоограничение со стороны «факсов». У него не было намерения разбазаривать эту традицию доброй воли, без проклятой веской причины.

И, до сих пор, представители средств массовой информации здесь, в Звездном Королевстве, кто кое–что об этом знал, явно были согласны, что находятся в границах заключенной сделки. В то же время, первые корреспонденты уже вчера достигли Шпинделя на борту посыльного судна Адмиралтейства. В следующие пару недель, доклады этих корреспондентов будут возвращаться через Узел к редакторам, и было бы также бессмысленно и неправильно ожидать, чтобы их «факсы» не публиковали в данный момент времени. Итак…

— Вы оба правы, — признал он. — Хотя, я хотел бы повременить немного дольше. По двум причинам. Во–первых, они могут фактически прислать нам ответ, который мы просто еще не получили. Но с другой стороны, будем откровенны, что получим больший урон, когда дадим им волю.

— Правда? — подняла бровь Елизавета, и Ариэль поднял голову со своего насеста за ее креслом. — Я думаю, что нахожу пользу в это, — призналась королева спустя секунду, — но я не уверена, что вижу, как именно мы сможем это делать.