Мужской голос пробился через стены Ада. Значит, мысли всё же получали звуковую оболочку… Или нет? Темнота в глазах становилась вязкой, липкой, ощутимой. Так вот как наступает конец? Ни яркого света, ни хлопанья крыльев ангелов, ни хвостов рогатых – ничего. Только нестерпимая боль: её, своя…
И вдруг стало страшно. Страшно уходить вот так. Пусть заслужил – пусть! Но она должна знать, что он раскаялся, должна услышать.
– Ка… Ка…
– Прости меня! – громким криком сорвались слова с губ, забирая последние силы.
– Что случилось? Что…
Соколовская, вырвавшаяся из хватки Халиева, подбежала к Терехову и застыла с широко раскрытыми глазами.
– Прости меня!
Последнее, что она услышала от него – сквозь боль, сквозь слёзы, сквозь борьбу…
–
Собственные слова звучали в ушах, как смертный приговор. Это она убила его. Она… И за что? За то, о чём всегда мечтала?..
– Прости меня… – прошептала Катя, чувствуя, как по щекам катятся горячие слёзы, а земля медленно уходит из-под ног.
– Шторм! – выкрикнул Терехов, увидев, как обмякло тело младшего сержанта. – Шторм! Шторм!!!
Однако он не двигался. Пальцы мужчины крепко сжали грязную ткань футболки:
– Держись, чёрт тебя дери! Ты же всегда шёл против системы! Борись за жизнь, сука! БОРИСЬ!!!
ЧАСТЬ II. «ДВА ПУТИ – ОДНА ЖИЗНЬ»
ЧАСТЬ II. «ДВА ПУТИ – ОДНА ЖИЗНЬ»
Глава 2.1. Живой…
Глава 2.1. Живой…
Родной город встречал проливным дождём. Над землёй грузно висели синие тучи. Порывистый ветер время от времени пытался сдвинуть их с места, но безуспешно. Крупные капли стучали по стеклу, быстро сползая по прозрачной поверхности и исчезая где-то внизу под вагоном. Всё казалось бледным, серым и угрюмым.
Как там говорил великий русский классик: «Осенняя пора – очей очарованье?»[1] Катя печально улыбнулась, мрачно глядя в окно. Жаль, что нельзя было остаться во Владимире навсегда, хотя расстояние – особенно такое незначительное – для него не будет преградой. Улыбку как рукой сняло. Последний месяц Стас просто как с цепи сорвался. Звонки, сообщения, встречи – он не оставлял её в покое нигде: ни в реальном мире, ни в виртуальном. И сколько бы ни говорила, что между ними всё кончено, парень словно ставил блок на слова, пропуская лишь то, что хотел слышать.
После её возвращения из Чечни он пытался быть заботливым, как в добрые школьные времена, однако, когда понял, что отношения сходят на «нет», отступился. Возможно, сказалась потеря брата – они ведь были лучшими друзьями – а возможно, причина крылась в чём-то другом, но на душе стало легко. И вот теперь в её мир снова вторгались. Зачем? Катя закрыла глаза, коснувшись лбом холодного стекла вагона. Электричка медленно приближалась к конечной.
Москва… Огромный город, оживлённый мегаполис, давил на неё как четыре стены маленькой душной комнаты. Пребывание в нём опустошало, то и дело напоминая о прошлом. Да, он заставлял страдать, травил при любом удобном случае как бездомного щенка, бросал в спину насмешки, однако был жив. А теперь… Память снова вернула к весенним событиям.
–
Катя медленно моргнула. Справедливость… А что такое справедливость? Такая же высокопарная ерунда, как честь, долг и всё остальное, чем засоряют голову с малолетства, ни черта не зная о них. Но он знал. Он знал и верил, и сделал всё, чтобы отстоять свои убеждения, чтобы спасти её жизнь…
– Мы прибываем на конечную станцию. Просьба быть внимательными и не забывать свои вещи.
Приятный женский голос повторял уже заученную за последние месяцы речь, сообщая, что электричка дальше не идёт. Катя взяла рюкзак с лавки напротив и приготовилась выходить. Она почти добралась до дверей, когда в кармане раздался рингтон мобильного. Достав телефон, девушка посмотрела на экран. Чёрт!
– Привет, Стас.
– Почему ты не сообщила, что приедешь днём?
– Я…
– Не столкнись с твоей мамой на лестничной клетке, так бы и пребывал в неведении, – продолжал отчитывать её Ерёменко. – Ты видела, какая погода за окном?