– Гостей, как я понимаю, мы созывать не будем, – улыбнулась Мирослава.
– Кроме Шуры, – ответил Морис.
– Какой же Шура гость? – пошутила Мирослава. – Он член нашей дружной семьи.
– Иногда мне кажется, что мы его усыновили, – притворно вздохнул Миндаугас.
Мирослава расхохоталась и спросила:
– Тебе помочь на кухне?
– Нет уж, спасибо, – посмотрел он на неё сурово, намекая взглядом на её нулевые кулинарные способности.
– Кто бы спорил, – беспечно отозвалась она.
Ближе к вечеру Морис позвонил Шуре, и пока Миндаугас перечислял блюда, которые будут на столе, Наполеонов истекал слюной, а потом, не выдержав, жалобно воскликнул:
– Прекрати измываться над человеком!
– Разве я измываюсь? – удивился Миндаугас.
– Ладно уж, так и быть, приеду вечером, – заявил Наполеонов и отключился.
Примчался он раньше назначенного срока и страдал только от того, что не сможет запихнуть в себя всё и сразу.
Опасаясь, как бы их друга не постигла судьба Ивана Андреевича Крылова, хозяева ближе к концу ужина принялись убирать еду со стола.
– У, жмоты, – протянул Наполеонов, довольно поглаживая живот.
Когда сиреневые сумерки принялись нежно обволакивать сад, Наполеонов потребовал гитару.
– А сейчас, – торжественно произнёс Шура, – песня Трубадура! – Он покосился на Мирославу и внёс поправку: – Вернее, Трубадурши.
– Мне больше всего понравилось трам-пам-пам, – прокомментировала Мирослава.
Морис кивнул с самым серьёзным видом:
– Мне тоже.
– Не придирайтесь, – ласково улыбнулся Шура и подумал о том, что завтра – воскресенье, а это значит, что у него впереди уйма времени, чтобы съесть всё то, что хозяева спрятали в холодильник и в буфет.