Он заметил на пирсе штормовой фонарь, но не понял, что идет Рив, пока адмирал не взобрался по трапу на мостик.
— Как дела?
— Мы висим, сэр, вот и все. Кажется, стоило попробовать шанс в открытом море.
— Не обманывайтесь. Думаете, это — плохо? Подождите, пока не станет хуже. Мюррей был на связи. Он вас не слышит.
— Знаю, наше радио разбито. Удивлюсь, если его вообще починят.
— О'кей, я передам Мюррею, что вы еще одним куском. Если найдете часок, когда станет полегче, приходите в коттедж. У меня есть идея, для которой вы можете понадобиться.
— Приду, сэр.
Рив выбрал момент, чтобы перешагнуть поручни, и заторопился вдоль пирса.
Бергер ударом ноги открыл дверь каюты и нетвердо ввалился, сопровождаемый ужасным шквалом ветра и дождя. Керосиновая лампа шаталась над столом в своих держалках, свет и тьма гонялись друг за другом в углах.
Отто Прагер, лежавший на койке, в тревоге сел:
— Что такое, Эрих?
Бергер промок до костей, несмотря на плащ. Лицо страшное:
— Я потерял еще человека.
На секунду он тяжело оперся о стол, потом перешел на другую сторону со всей осторожностью пьяного на колеблющемся полу. Он осел в кресло.
— Извини — сказал Прагер.
— Нам всем надо извиняться.
Бергер открыл верхний ящик, вынул судовой журнал и ручку.
«…пять склянок утренней вахты и состояние, наихудшее из мне известных. С величайшими трудностями спустили паруса, оставив лишь штормовые. Условия наверху зверские. В четыре склянки две гигантские волны перекатились через судно. Оно выдержало первую волну, но когда оказалось у ее подножья на другой стороне, ударила вторая волна, достигнув половины фок-мачты. В это время по моему приказу на снастях находились восемь человек, среди них старший помощник электрика Ханс Бергман, которого сорвало и унесло.»
— Вот так — горько сказал Бергер. — Бедный парень. Такой долгий путь — ради чего?
— Тебе надо поспать, Эрих.
— Ты прав — ответил Бергер. — Разбуди меня через полчаса.
Он положил голову на руки и закрыл глаза. Прагер сидел, глядя на него, свет от бешено шатающейся керосиновой лампы взад-вперед шатался по комнате, а снаружи тысяча жестоких голосов ветра, казалось, подымаются до крещендо.
— Это море, Отто — тихо сказал Бергер, не открывая глаз. — Может быть, оно решило прийти за нами.
В салоне монахини собрались вокруг стола, склонив головы и сложив руки. Вода сочилась в световой люк, но борта в настоящий момент, казалось, держатся. И здесь, как и везде на судне, нельзя было найти сухого местечка, вода стекала по трапу кают-компании и плескалась в каютах.
Сестра Анджела молилась вслух твердым ровным голосом:
— О, Боже, умеряющий ярость моря, услышь, услышь и спаси нас, чтобы мы не сгинули…
Двери на лестнице кают-компании открылись и по ступенькам простучал Рихтер, неся большой бидон, который поставил на стол. Фуражка промокла, со спутанной бороды и с плаща струилась вода. Он стоял в ожидании со вздымающейся грудью. Сестра Анджела запнулась, потом дочитала молитву до конца и перекрестилась.
— Поздравления от капитана, сестра. Горячий кофе. Только что приготовлен на керосинке в его каюте.
— Поблагодарите капитана Бергера. Как дела?
— Плохо — сказал Рихтер. — Мы потеряли еще одного человека. Молодого Бергмана. Смыло с оснастки.
— Мы помолимся за него.
— Да, надо, сестра.
Он повернулся и вышел по лестнице.
— Помолимся, сестры, за душу Ханса Бергмана, пусть она успокоится в мире.
На другом конце стола Лотта вдруг повернулась, вбежала по лестнице и вышла на палубу, прежде чем кто-нибудь промолвил слово.
Открывшаяся картина заставила ее задержать дыхание. Хотя давно наступило время рассвета, дня не было: небо черное, вихрем неслись гороподобные тучи, подсвеченные фиолетовым и красным, словно где-то за ними во тьме горел гигантский огонь. Непрерывно сверкали молнии и ветер выл, как бешеный, хлеща по лицу.
Все на палубе занимались делом и никто не обратил на нее внимания. Штурм держал штурвал с Винцером и Клютом, четверо работали за помпой, каждый линем привязан к главной мачте.
Море нависло над судном гигантской массой, все подмяв под себя. Лотта вцепилась в поручни трапа. Казалось, «Дойчланд» легла на бок, потом выпрямилась.
Без линей люди у помпы были бы смыты. Они барахтались на палубе, словно рыбы на отмели, и Рихтер, висевший на мачтовых снастях, спрыгнул им на помощь.
Высоко вверху раздался внезапный резкий треск, похожий почти на взрыв. Он поднял глаза. Разорвались крепления на фоновом топ-галланте. Рихтер увидел, что рея бешено болтается, парус вырвался.