Штормовые времена

Они отодвинулись друг от друга и приняли благопристойные позы, так как снова появился слуга с закусками. Он застелил овальную столешницу белоснежной скатертью и сервировал его несколькими бутылками стаута, печеньем, сыром, холодным голубиным пирогом для Филиппа и небольшой миской горячего мясного бульона для Аделины.

– Как это замечательно выглядит! – воскликнула она, когда они остались одни. – Знаешь, у меня опять разыгрался аппетит. Что, если я съем немного чеддера? Я его люблю.

– Что за выражения ты используешь? Ты любишь меня, и ты любишь сыр. Полагаю, твои привязанности ничем не отличаются друг от друга.

– Дурачок! – рассмеялась она и, прижав ладони к бокам, добавила: – Право, Филипп, прежде чем я попытаюсь поесть, тебе придется меня расшнуровать, иначе во мне не найдется места ни для чего, кроме печенья.

Помогая справиться со сложной застежкой, Филипп серьезно произнес:

– Не отделаться от мысли, что тугая шнуровка вредна. На самом деле врач на корабле рассказал мне, что именно из-за нее случается множество тяжелых родов.

– Очень хорошо, – заявила Аделина. – В Канаде я перестану шнуроваться и буду ходить в подпоясанном мешке. Вообрази меня в чаще леса! Я на охоте, только что загнала или застрелила оленя, бобра или кого-нибудь в этом роде… Иду домой с добычей на плечах. Вдруг чувствую легкое неудобство, вспоминаю, что я в положении и, возможно, час настал. Я нахожу подходящее место под оливой…

– Там их нет.

– Отлично, подойдет любое дерево. Устраиваюсь поудобнее, рожаю ребенка почти без стонов, кладу его в нижнюю юбку и с оленем или бобром на плечах возвращаюсь домой. Бросаю добычу к твоим ногам, а младенца – тебе на колени. Кстати, замечаю я, вот тебе сын и наследник.

– Проклятье! Так вот как надо! – Филипп сражался с крючками и петлями. – Все, мой ангел! Выходи!

Голубая тафта ярким каскадом упала на пол, но кринолин все еще стоял вокруг Аделины, и из него как хрупкая опора для бюста и плеч поднималась ее тонкая талия. Филиппу кое-как удалось вызволить ее из кринолина, нижней юбки и лифа-чехла, однако пришлось повозиться с туго затянувшимся корсетным шнуром. Красивое лицо Филиппа покраснело от натуги, и прежде чем освобожденная Аделина осталась в сорочке, из его уст вырвалась пара проклятий. Вместо ожидаемого поцелуя он внезапно слегка толкнул ее и сказал:

– А теперь надевай свой пеньюар и давай поедим.

Пока она надевала фиолетовый бархатный халат и снимала с запястий браслеты, Филипп наблюдал за ней с видом то ли собственника, то ли обольстителя. Усевшись за стол, она удовлетворенно засмеялась и оглядела яства.

– Как же я голодна! – заявила она. – И как все хорошо выглядит. Мне обязательно нужно съесть этого сыру, я его обожаю!

– Ну вот, опять, – заметил Филипп, отрезая ей кусочек сыра. – Ты обожаешь еду! Ты обожаешь меня! Какая разница?

– Я никогда не говорила, что обожаю тебя, – парировала Аделина, впиваясь зубами в сыр, и рассмеялась как ненасытная девица.

Филипп в этот момент подумал, что в этом – часть ее обаяния: его жена может сидеть и жадно есть, но при этом казаться соблазнительной. Он сидел и смотрел на нее, удивляясь тому, что странным образом сочетание ее жадного поедания, слишком худых рук и чересчур тугого корсета лишь повышало ее привлекательность. Он сидел и смотрел на нее, чувствуя, что то, как она жадно ела, как слишком тонки ее руки, как тесен был ее корсет, лишь придавало ей желанности.

Наконец она встала и подошла к нему.

«Боже мой, – подумал Филипп. – Есть ли на свете какая другая женщина, способная так двигаться? Она никогда не постареет!»

Она подошла и опустилась в его объятия. Вытянулась вдоль его тела, желая раствориться в нем, намеренно превращаясь в существо, созданное его страстью. Она старалась дышать вместе с тем одновременно, так, чтобы их сердца бились в унисон.

Он склонился к ней, и их губы встретились. Она быстро отвернулась, но затем с закрытыми глазами вновь повернулась к нему и с упоением поцеловала.

Однако на следующее утро ей стало грустно. Они уезжали из Лондона. Когда она снова сможет его увидеть? Возможно, никогда, учитывая опасности, предстоящие в путешествиях. Что станется с ними в Новом Свете? Что за далекая чужбина ждет их?

Путешествие из Лондона в Пенчестер длилось долгие часы. Аделина вышла из поезда очень усталая. Но возле станции их встретил экипаж настоятеля с удобными мягкими сиденьями и ярко светившими в сумерках фонарями. На улицах стояла тишина, и поездка была спокойной. Вскоре на фоне заката перед ними вырос высокий собор. В его окнах продолжало отражаться солнце. Это было неземное зрелище, казалось, способное длиться вечно. Аделина наклонилась к окошку экипажа, вглядываясь в эту картину. Она хотела запечатлеть этот образ в своей памяти и увезти с собой в Квебек. Ей казалось, что даже декан не любит этот собор так, как она. И прелестные улочки, теснящиеся вокруг него, – сумрачные, но такие аккуратные, трогательные, в традициях прошлого.