Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть вторая

— Да не, мужики! Я не об этом, — силясь перекричать остальных, объяснял свою позицию Колька, и одновременно пытаясь отпихнуться от Андрея, — я ж не об этом!! — для убедительности он взялся рукой за ворот своей гимнастёрки, — я о том, что песня женская… ну, про поцелуи там, про страдания девичьи.

— Да пошёл ты к чёртовой бабушке, знаток! — заголосили все хором, но вразнобой.

— Я о чём? — не унимался старший сержант Никишин, — песня-то хорошая, слов нет, но! — он поднял палец, — дореволюционная. И не отвечающая нынешним запросам обчества.

— Да заткнись ты, искусствовед! — его сзади дёрнули за ремень, насильно усаживая на скамью.

— Огонёк! — перекрикивая поднявшийся гвалт, он обратился к сидящей с гитарой в руках Агнии, — ты не обижайся, а лучше исполни-ка нам что-нибудь этакое, — он пошевелил пальцами, — вот чтобы душа сначала развернулась, — он развёл широко руки, — а потом свернулась.

И он свёл свои волосатые ручищи обратно, обхватив себя руками, натурно показывая, как, по его мнению, должна свёртываться душа.

— Вот скажи, Огонёк, ты не про этих там девиц старорежимных, а про лётчиков песню знаешь?

— Ну, может, и знаю… — усмехнувшись, дёрнула Агния плечиком.

— Во-о-от! Про это и спой! Короче, про нас, про лётунов! Ну, в смысле, не только про лётчиков, — он обвёл взглядом всю компанию, — а вообще про всех летунов — поправился Колька, — и про бортстрелков тоже. Ну так сможешь? Но только чтоб вот за душу, вот так вот, — он стиснул у горла кулак, — чтоб взяло? Спой, Огонёк, а?

— Песню про лётчиков… — в раздумье спросила Агния. Некоторое время она, как будто в нерешительности, кусала уголок нижней губы, и перебирала пальцами струны. Все терпеливо ждали, сзади кто-то потихоньку шушукался.

— Ну, хорошо! — было видно, что она, наконец, приняла какое-то трудное для неё решение, — спою песню. Про всех нас. Про лётчиков. И про бортстрелков тоже. Куда же нас девать, горемычных?

— Во-о-от! Так держать! Давай начинай! — со всех сторон посыпались ободряющие возгласы.

Она обвела всех взглядом, внимательно вглядываясь в лица присутствующих. Кашлянула, настраиваясь на нужную волну.

— Эту песню я слышала в одном месте… её пел один человек. И пел очень хорошо, под гитару пел. Не знаю, получится ли у меня так же, как у него: я-то на гитаре не очень… Да и в женском исполнении эта песня, думаю, будет хуже звучать. Голос у меня не тот. Там… по-другому надо петь.

— Да о чём ты говоришь?! Ты же бортстрелок, летаешь и воюешь, как все! Значит, споёшь, как надо! — зашумели хором, — И голос у тебя подходящий! Да давай уже, пой, не томи!

Она поставила правую ногу на перекладину рядом стоящей скамейки, глубоко вздохнула, закрыла глаза и пальцы её вдруг резко ударили по струнам…

Зазвучал непривычный, как призывный набат, ритм первых аккордов, заставивший замолчать самых шумных и неугомонных. Агния закрыла глаза, и видимо, кому-то подражая, запела:

— «Их восемь, нас двое.

Расклад перед боем не наш, но мы будем играть!

Серёжа держись, нам не светит с тобою,

Но козыри надо равнять.

Я этот небесный квадрат не покину -

Мне цифры сейчас не важны.

Сегодня мой друг защищает мне спину,

А значит — и шансы равны.»

Лица окружающих друг как-то сразу посерьёзнели, улыбки с лиц как будто ветром сдуло. Все стали жадно прислушиваться к словам песни. Агния всё больше и больше входила в роль, голос её окреп, обрёл силу:

— «Мне в хвост вышел мессер,

Но вот задымил он, надсадно завыли винты.

Им даже не надо крестов на могилы,

Сойдут и на крыльях кресты-ы.

Я первый! Я первый! Они под тобою!

Я вышел им наперерез

Сбей пламя, уйди в облака,

Я прикрою — в бою не бывает чудес!»

С горящими глазами сидели вокруг неё молодые, крепкие мужики, не раз смотревшие в лицо смерти. Кто-то внимал с приоткрытым ртом, кто-то наоборот, плотно стиснул зубы, играя желваками. Сжимались и разжимались кулаки, гуляли кадыки по шеям, когда кто-то, сопереживая, судорожно сглатывал. Было видно — зацепило всех, по серьёзному. До упора, «до кости». Это была пронзительная правда про них, про то, как они живут и умирают. Там, в небесах.

— «Сергей, ты горишь!

Уповай, человече, теперь на надёжность строп!

Нет поздно! И мне вышел мессер навстречу.

Прощай — я приму его в лоб!

Я знаю! Другие сведут с ними счёты,

Но по облакам скользя,

Взлетят наши души, как два самолёта,