Штрафбат Его Императорского Величества

Прапорщик молча, но благосклонно кивнул и проследовал за хозяином по чуть поскрипывающим, начищенным речным песком ступенькам. Наверху уже поджидала хозяйка с расписным подносом, на котором заманчиво так располагалась высокая серебряная стопка в окружении крохотных огурчиков.

— Это что сие означает?

— Так ведь оно по старине положено.

— По старине? — Акимов с подозрением глянул на потемневшие от времени иконы. — Уж не раскольничаешь ли ты?

Глаза купца потухли, чтобы тут же вспыхнуть какой-то потаенной грустью:

— Да куда уж нам, ваше благородие! Капиталы раскольничать никак не позволяют — маловаты оне.

— Маловаты?

— Вот истинный крест!

— Разберемся! — Гвардеец с лихостью, выдающей опыт, опрокинул стопку, вдумчиво зажевал огурчиком и хотел было поставить ее обратно. Но поднос исчез вместе с хозяйкой. — Э-э-э… куда?

— В карман. Соизвольте принять небольшой… ой!

Аккуратная, без членовредительства, но сильная оплеуха опрокинула купца на пол. Прапорщик навис сверху грозовой тучей:

— Взятка? А знаешь ли ты, образина, что взятки придуманы англичанами для нанесения ущерба государству Российскому?

— Виноват, ваше благородие… — Беляков с трудом сел и прислонился к высокой голландской печке. — Так это что, таперича совсем… никому? И даже?..

Акимов подбросил в руке злополучную стопку.

— Давал, значит?

— Как же без того? В коммерческом деле без того вообще никак.

— Списки составишь — кому, сколько, как часто. Понял? Грамоте разумеешь?

— Без нее тоже нельзя. Еленка, подай перо с чернилами, да пусть накрывают обед уставшему от государевых забот их благородию! Пошевеливайтесь там у меня!

За обедом, во время которого Александр Федорович старался не жевать пострадавшей левой стороной, ледок недоброжелательности между купцом и офицером окончательно исчез. Прапорщик справедливо рассудил, что третья гильдия вполне может быть приравнена к обер-офицерскому званию, а потому отдавал должное блюдам, совершенно не чинясь.

— Вот скажи мне, Сергей Викторович, ты государя императора видел?

— Конечно, я же в гвардии состою. И даже несколько раз… но не будем об этом.

— Ну и какой он из себя? — Беляков оглянулся, убедился, что никто не подслушивает, и перешел на шепот: — А то у нас слухи пошли, будто царя подменили.

— Это кто такое говорит? — Акимов отставил поднесенную к губам стопку и погладил усы, пряча жесткую усмешку.

Ему уже доводилось слышать нечто подобное по дороге в Нижний — в Вологде, Ярославле, Балахне. Нет-нет краешком уха и ухватит ползущие россказни о чухонском младенце, подброшенном матушке Екатерине взамен убиенного Понятовским цесаревича Павла Петровича. А теперь, дескать, тот чухонец вырос и оказался злым немецким карлой, желающим обратить православный народ в латинскую веру.

— Да ведь слухами земля полнится, Сергей Викторович, — развел руками купец.

— Кабы через край не полилось! — От удара кулаком по столу подпрыгнули тарелки.

— Что не полилось? — не сообразил Беляков.

— А то, чем полнится!

Купец поежился и поспешил перевести разговор в другое, более безопасное русло:

— Это точно, народец у нас такой — соврут и возьмут недорого.

— Не только у вас.

— Беда… А вот скажи, Сергей Викторович, как оно на самом деле приключилось? Из-за чего англичанка так на царя-батюшку взъярилась, что на душегубство пошла?

Прапорщик опять погладил усы и задумался. Слухи ведь откуда-то берутся? Они же не вошь, способная сама собой расплодиться в пропотевшей да нестираной рубахе? Кому-то они выгодны? А ежели так, то…

— А дело там простое, Александр Федорыч. — Акимов взялся за стопку. — Еще в бытность государя Павла Петровича наследником престола отправился он в путешествие по Европам — других посмотреть, себя показать. Ну и заодно, так сказать, невесту приличную присмотреть. Обычное дело у царственных особ. Да, кстати, а чего это любезная Елена Дмитриевна нами пренебрегает? Нехорошо…

— Бабское ли дело, Сергей Викторович? Оно ведь, как известно…

— Зря ты так. Еще Петр Великий указывал бывать на ассамблеях непременно с женами.

— Так то на ассамблеях! Хотя… Еленка, иди-ка сюда!

Вечером того же дня

— Кыш, проклятая!

Толстая трехцветная кошка, неторопливо пробиравшаяся по неведомым кошачьим делам куда-то в сторону курятника, получила столь сильного пинка, что несколько раз перевернулась в воздухе и упала прямо в свиное корыто. А нечего под ногами путаться, когда хозяйка не в духе.