Штрафбат. Закарпатский гамбит

К хутору они прокрались с тыльной стороны добротно скроенных хозяйственных построек, за которыми мог бы укрыться целый взвод. Боцман дал команду залечь, и они рассредоточились по внешнему периметру построек, почти неосязаемые в сгущающихся вечерних сумерках. Профессиональные фронтовые разведчики, за плечами которых были к тому же и казачий атас, и гоп-стоп, и скок с прихватом, не было только мокрых грандов [92] – они уже давным-давно прошли школу выживания, и теперь каждый из них стоил обычной фронтовой разведгруппы, набранной из молодого пополнения.

Прижавшись к нагретым за день бревнам коровника, Андрей изучал расположение хозяйственных построек, чтобы не ошибиться с сараем, который был отдан на откуп банде «пана Дороша», как, оказывается, гетман приказал величать себя остальным бандитам. Если верить словам рыжего, а тому не было никакого резона врать, бражка «пана Дороша» состояла из уголовников, дезертиров и еще каких-то «темных людей», которые до этого скрывались в закарпатских схронах. Тот рыжий, что остался с Рыхлым под охраной Моси, был из простых уголовников, отмотавший положенный пятерик за сонник [93] и рванувший в поисках счастья в Закарпатье, где оприходован Дорошем, который как раз сколачивал свою бражку. Впрочем, ошибиться с нужной дворовой постройкой было трудно. Из просторного дома под железной крышей, который изначально предназначался младшему сыну, то есть Богдану Дорошу, доносились пьяные выкрики, по которым можно было определить интернациональный состав этой бражки. В большом хозяйском доме также горел свет, но оттуда не было слышно ни пьяного гогота, ни выкриков, ни отборного мата.

В какой-то момент в доме местечкового гетмана распахнулась входная дверь и в полоске света высветилась массивная фигура какого-то мужика в брюках и в белой исподней рубашке. Не соизволив даже спуститься на землю, чтобы отойти за угол, он расстегнул ширинку, оперся одной рукой о перильце, и было слышно, как он сладостно вздыхает, покрякивает и пускает задницей громкие рулады, кайфуя от того, что смог наконец-то добраться до спасительного крыльца, а не мочиться в ведро, как это делали многие.

Проскользнув вдоль стены коровника, к Боцману подошел Волк и почти беззвучно шевельнул губами:

– Ну что, командир, вроде бы как в самый раз?

– Похоже, что так.

– Что, сразу вырубать будем или?..

– Надо бы, конечно, сразу, но, думаю, еще успеется… Кое с кем побазарить придется.

– А может, все-таки трех-четырех сразу вырубить? – резонно заметил Волк. – Чтобы потом мокроту не устраивать.

– Ладно, может, ты и прав, – согласился Боцман. – Впрочем, работайте по обстановке. Ты, Пика и Шайтан – к тому дому, где эти козлы гужуются, а я хозяйский дом да вон ту сараюшку посмотрю. Видишь, дверь распахнута? Как бы в ней кто-нибудь на соломе спать не завалился. Нам эти проколы сейчас ни к чему.

Дождавшись, когда Шайтан, Пикадор и Волк прошмыгнут бестелесными тенями к высокому крыльцу с перильцами и Волк с финкой в руке почти сольется с черными от дождей, солнца и ветра бревнами, а Шайтан с Пикадором останутся «на подборе», то есть будут оттаскивать и складывать у завалинки убитых бандитов, Боцман такой же бесшумной тенью выскользнул из-за угла коровника, и не прошло и трех секунд, как он уже почти сросся с дверным косяком распахнутой настежь сараюшки.

Натасканный на приторный запах свежей крови, который, казалось, уже насквозь прожег его мозги, он невольно потянул носом.

Из дверного проема явственно несло свежей кровью.

– Интересно, – пробормотал он, вытягивая голову, чтобы заглянуть в темный провал дверного проема, но в этот момент в избе напротив скрипнула дверь, и на крыльцо, покачиваясь, держась рукой за стену, выбралась еще одна жертва местного розлива самогонки. И тут же утробно икнул, даже не успев осмыслить тот факт, что ни за что ни про что получил финку в печень.

Было видно, как Волк обтер о его штаны свой кишкоправ [94] и, поддерживая жмурика под мышки, передал его с рук на руки Шайтану с Пикадором. Все эти действия были отработаны десятки раз, когда они уходили за линию фронта, чтобы добыть стоящего, а не абы какого «языка», и Боцман даже не сомневался, что здесь всё будет тип-топ, как говорят блатные. Его сейчас гораздо больше волновал тот устойчивый запах крови, который забивал, казалось, не только всё пространство сарая, но и утопающий в желтом лунном свете двор.

Он даже не сомневался, что этот приторный запах не может быть запахом крови той же свиньи, овцы или теленка, забитых на потребу бандитов. Знал, что домашнюю скотину забивают не в помещении, а во дворе, чаще всего за углом дома, и если это действительно так, то кто же нашел свою смертушку в этой сараюшке?

Боцман хотел уж было нырнуть в полутемный провал дверного проема, тускло подсвечиваемый выглянувшей из-за тучки луной, однако вновь скрипнула дверь, и в освещенном проеме застыла фигура еще одного бандита.

– Мыкола, – позвал он. – Ты шо, зовсим, што ли, обоссався? Или, може, обосрался?

И заржал радостно, перешагнув порожек…