Штрафбат

И первая волна накрыла окопы немцев, валом накатила на головы немецких солдат. И закипела рукопашная схватка… Били прикладами… ножами… кулаками… падали на землю, вцепившись друг другу в горло руками. Грохали короткие выстрелы, лязгали о каски ножи и стволы автоматов, глухо стучали приклады.

За первой цепью атакующих накатилась вторая. Третья, четвертая…

Оставшиеся в живых немцы поспешно отступали, бежали, даже не пытаясь отстреливаться.

Вслед им ударил частый автоматный и ружейный огонь. Полетели гранаты, загремели взрывы…

В штабе немецкой дивизии шло оперативное совещание. Лощеный полковник, стоя у карты, быстро говорил:

— Им удалось захватить плацдарм на этом участке фронта. Переправляются противотанковые орудия. Несмотря на большие потери, плацдарм расширяется до угрожающих размеров. Я уверен, это начало большого наступления русских. Надо немедленно сообщить командующему группой армий, господин генерал. Отсюда они могут выйти в тыл нашей группировке войск, и тогда под угрозой окажется судьба всего фронта.

— Прежде всего нужно не дать им возможности расширить плацдарм. И второе — сбросить их обратно в реку, — скрипучим голосом ответил генерал. — В ваше расположение будут переброшены два танковых полка и моторизованная дивизия «Ганновер». Артиллерия будет работать всеми стволами. Атакуйте и сбросьте их в реку…

И в то же самое время генерал Лыков докладывал по телефону в штаб армии:

— Бригада штрафников захватила плацдарм. Немец беспрерывно атакует. По всем данным, он уже стянул туда значительные силы, товарищ генерал-полковник… Пока держатся. Танковые атаки при поддержке больших сил пехоты не прекращаются уже сутки. Да, товарищ генерал-полковник, держатся. О потерях не докладывают. Все время просят боеприпасы. Слушаюсь… Слушаюсь… — Генерал Лыков положил телефонную трубку, вытер мокрый от испарины лоб, взял пачку «Беломора» и долго не мог вынуть из нее папиросу — пальцы мелко дрожали.

Уже горели немецкие танки, а танковая атака только разворачивалась. Дымом заволокло осеннее небо, не видно было солнца. И вокруг чадящих железных коробок лежали трупы немецких солдат, страшных в своей неподвижности. Но два танковых полка полным ходом шли вперед. Шли тесно, бок о бок, урчали моторами, ныряли в ямы, выползали на пологие бугорки, объезжали горящие танки, иногда сталкивались с ними, пятились, обходили — и беспрерывно вели огонь из башенных орудий. За танками бежали автоматчики.

Капитан Воронцов в обожженной прокопченной шинели, без фуражки, с растрепанными волосами, с таким же черным от копоти лицом, на котором сверкали, как у негра, белки глаз, метался от орудия к орудия, кричал сорванным, охрипшим голосом:

— По стволу наводи! По стволу! Огонь! Огонь! Огонь!

Пушки коротко рявкали, приседая и выплевывая короткое пламя. Многие орудия были покалечены — погнутые стволы, оторванные колеса лафеты, опрокинутые набок. И вокруг них в беспорядке разбросаны пустые снарядные ящики и тела убитых солдат… множество тел…

В окопах захлебывались пулеметы, гулко били противотанковые ружья… Двое штрафников примостились в неглубоком окопчике. Один давил на гашетку пулемета, другой поправлял ленту, вытаскивая ее из патронного ящика. И вдруг пуля ударила его в прямо в лоб. Он вскинул голову, и бесконечное удивление застыло в его глазах.

— Ты че, Васек? — спросил пулеметчик, мельком глянув на товарища, ткнувшегося лицом в землю. — Васек, Васек! — Пулеметчик тряс его за грудки и вдруг заплакал. — Васе-е-ек!

Он давил на гашетку и безудержно, чуть ли не навзрыд, плакал, глотал слезы и давил на гашетку, и треск очередей заглушал его плач. Но вот патроны кончились, пулеметчик, продолжая всхлипывать, пошарил по патронным коробкам — все были пустые. Он схватил гранату и вскочил, продолжая плакать, и пошел вперед, сам не понимая зачем. Слепая ярость охватила его и толкала вперед. Он плакал и шел во весь рост, и несколько пуль ужалили его в грудь, и он упал, вытянувшись во весь рост, с гранатой в руке…

Снаряды рвались беспрестанно, и от грохота взрывов, от стрельбы пулеметов и автоматов не было слышно криков и стонов раненых, и воздух был затянут мутной гарью, и фигуры штрафников, менявших позицию, перебегавших с места на место, казались черными привидениями…

Три танка казались неуязвимыми — снаряды взрывались перед ними, рядом с ними, но танки шли и шли вперед невредимые. Стволы их орудий ворочались вправо и влево, плевались огнем и смертью.

— Заговоренные они, что ли? — Тимофей Ложкин закинул автомат за спину, взял в руки по связке тяжелых гранат и, перевалившись через бруствер, пополз навстречу танкам.

— Давай за ним, — приказал Балясин, толкнув в спину худощавого штрафника, остроносого, с длинной шеей.

— А ты сам попробуй, — огрызнулся штрафник. — Подсказчику — говно за щеку!

— Давай за ним, или пристрелю, — Балясин сильно толкнул штрафника дулом автомата под ребра.

Тот сморщился от боли, отложил автомат и взял две связки гранат, немного помедлил, выглядывая из-за бруствера.

— Давай, браток, давай… — Балясин вновь подтолкнул его.