Штрафбат

Разведчики с маху попадали на землю. Пули свистели над головами. Мычал и дергался майор, выпучивал глаза. Глымов сказал:

— Шутов, переведи этим паскудам. Если они мешать нам будут, кочевряжиться и вообще если нас немцы догонят, я их постреляю первыми.

Заикаясь и с трудом подбирая слова, Степа Шутов стал переводить. Майор напряженно слушал, потом замычал что-то, замотал головой. Глымов вынул кляп, и майор чуть ли не заорал, фразы сыпались у него изо рта, как горох из порванного мешка.

— Чего он травит? — спросил Глымов.

— Да не пойму я ни черта, — поморщился Степа Шутов. — Все говорит, не имеете права, не имеете права!

— Тут права качаловские, — усмехнулся Глымов. — Кто больше накачал, тот и прав.

Пулеметы пристрелялись, и пули цвенькали совсем рядом.

— Гляди, Антип Петрович, немцы! — Леха Стира показал в сторону окопов.

Там, вдали угадывались черные цепи немцев, бегущих по полю следом за разведчиками. Изредка они попадали в лучи прожекторов, на бегу били из автоматов веером, от живота.

— Перебьют нас, как куропаток, — сказал Глымов и скомандовал: — Давай за мной, братцы, перебежками. Фрицев прикрывайте. Убьют — с вас спрошу! К лесу поспеть надо, к лесу! Или нам всем каюк! Пошел!

И они поднялись и трусцой побежали к лесу, уворачиваясь от света прожекторов. Пулеметы заторопились: в пелене дождя трассирующие следы показывали, куда точнее бить. И вот пуля ударила в спину Жору Точилина. Он споткнулся на бегу, упал на колени, на локти, тут же вскочил и побежал снова и через несколько шагов снова упал.

Самохин обернулся, но кинуться на помощь товарищу не мог — держал под руку майора. К Жоре бросился Степа Шутов, попытался приподнять его за плечи, бормотал бессвязно:

— Давай, Жора… за меня берись… вместе побежим… давай, Жора…

— Пошел вперед, сучонок, вперед! — Выросла рядом фигура Глымова.

И Шутов побежал. А Глымов присел, посмотрел Жоре в глаза. Шумел дождь, грохотали автоматы, и лучи прожекторов, как очумелые, метались по полю.

— Добей меня, Антип Петрович… все равно хана…

— Прощевай, Жора. Ты никогда не был фраером…

Одинокий выстрел прозвучал особенно громко.

Они упорно бежали, хотя силы были на пределе. Глеб Самохин сбросил вещевой мешок, и бежать стало легче. За ним скинул вещмешок Родион Светличный. Только Леха Стира упрямо не желал расставаться со своим добром.

И тут, уже перед самым лесом, пули клюнули толстяка майора и Глеба Самохина.

— Немца убило! — крикнул с отчаянием Шутов.

— Какого?! — фомко спросил на бегу Глымов.

— Толстого! Майора! И Самохина убило!

— Не повезло, твою мать! Столько тащили!

Оглянулись в последний раз — майор лежал навзничь, капли дождя стучали в неподвижную спину Самохина.

Они ворвались в лес, но не остановились. Мокрые ветви кустарников больно хлестали по лицам и плечам, они все бежали — уже из последних сил.

Наконец под ногами зачавкала болотная жижа.

— Болото! — задыхаясь, крикнул Глымов. — Болото пошло! Поберегись — вытаскивать некому!

Грохот автоматов стал стихать. Лучи прожекторов упирались теперь в редколесье, расплывались молочным туманом. И немцы замедлили бег, понимая бессмысленность дальнейшего преследования…

Утро застало разведчиков на небольшом островке посреди болота. Дождь кончился, под солнцем сохли во мху мокрые телогрейки и бушлаты, штаны, сапоги и портянки. Меж кочками, поросшими папоротником и яркими незнакомыми цветами, живые окна воды, куда попасть было страшнее всего.

Глымов, Светличный и Шутов спали вповалку, накрывшись немецкой шинелью, Леха Стира играл с немецким капитаном в карты. Леха сидел в капитанском мундире, наброшенном на голые плечи, офицер — в линялой красноармейской гимнастерке, из коротких рукавов торчали длинные волосатые руки.

— Че там у тебя еще есть? Ага, котлы! Давай, ставь на кон! А я вот ножик ставлю. Видишь, какая наборная ручечка? Дорогой ножичек, не хуже твоих часиков.

Капитан пожал плечами, снял часы и положил их на расстеленный бушлат.

— Играем в очко, понял? Очко! Двадцать одно! Вот смотри: дама, семерка, туз — двадцать одно. — Леха взял из планшетки чистый лист бумаги и нацарапал тузов, дам, королей, семерки и восьмерки, а напротив цифру. Протянул капитану. Тот внимательно посмотрел, вдруг улыбнулся и ответил на ломаном русском:

— Понял…

— Ну, поехали, — Леха выдал немцу карту.

Через три хода немец бросил карты на бушлат. Там лежали семерка, туз и дама.

— Очко! — улыбнулся немецкий капитан.

— Ох ты, ехам бабай! — поскреб в затылке Леха. — Как же это я прокинулся? Ладно, давай, банкуй, фашистская морда, — И Леха Стира протянул капитану колоду.

Тот принялся тасовать. Его напряженный взгляд скользнул по обнаженному животу Стиры на пояс, из-за которого торчали рукоятки пистолетов. Но Стира мгновенно перехватил его взгляд и погрозил капитану пальцем:

— И не думай. Сразу — капут! Смотри, Гитлер, я ставлю…

— Найн, — сказал немец. — Я не есть Гитлер.

— А кто же ты? Я Леха. Кликуха моя — Стира. А ты — Гитлер.

— Найн, — немец покачал головой и нахмурился. — Я есть Генрих Бонхоф, гауптман абвер.