Штрафная мразь

Через бумажный трафарет на карту наносили узор — туз, король, дама, валет. Масти не различались по цвету — это было не нужно. На карте Туз пик, например, просто рисовали пики в противоположных углах карты.

Клёпа похлопывал по колоде своей грязной рукой с заусенцами вокруг ногтей. Для сегодняшней игры её раскрасили подобранным в немецком блиндаже цветным карандашом.

Играли Клёпа и Марик Мильготин — один на один. Марик, был чёрен лицом, смахивал на цыгана. Но к цыганам он не имел никакого о ношения, Марик был ассириец. Его земляки чистили обувь в Москве. Торговали на рынке мясом, занимались карманными и квартирными кражами.

Кличка у Марика была соответствующая — Слива. В роту прибыл с последним пополнением.

Был он артистичен, играл на гитаре, имел хорошо поставленный голос и прилично пел.

Пользовался успехом у женщин. Знакомился с какой нибудь зрелой состоятельной дамой, представлялся актёром цыганского театра «Ромэн». В течение нескольких дней жил в квартире влюблённой женщины. Ел, пил, а потом уходил, прихватив с собой золотые изделия, деньги, меха.

Он называл это — расстаться по английски. Не прощаясь.

Он и сейчас, попыхивая зажатой в углу рта папиросой мурлыкал себе под нос:

   А что ты смотришь на меня в упор
   А я твоих не испугаюсь глаз
   Зараза!
   Лучше кончим этот разговор
   А он у нас с тобой не в первый раз
   Так слушай
   Брось-бросай
   Да жалеть-жалеть не стану
   Я таких как ты сволочей
   Мильон достану
   Знаю рано-рано-рано
   Аль поздно
   Приползешь ко мне сама
   Зараза!
   Брось-да-бросай
   Да жалеть-жалеть не стану
   Я таких как ты сволочей
   Мильон достану
   Знаю рано-рано-рано
   Аль поздно
   Приползешь ко мне сама

— Марик, я ставлю свои кони. — Клёпа стрекотал, порхающей в его руках колодой.

Все знали, что Клёпа — шулер, во время игры он «исполняет» — то есть жульничает так, что не прикопаешься.

Но Слива твёрдо верил в свой фарт, что не проиграет. К тому же, как и во всякой игре он делал расчёт на свою ловкость.

Марик плюнул в ладонь — затушил папиросу и бросил её на грязный пол.

— А я свой гнидник. Маманя сама вязала. Чистая ангорская шерсть.

— Это вы как-то не по-советски, Марик, — ёрничал Клёпа быстро тасуя колоду. — При чём здесь ваша мамаша. В нем же ещё до вашего рождения откинули хвосты двадцать сидельцев.

Движения его пальцев обрели уверенность, лицо разгладилось, только в уголках бледных губ таилась тихая грусть.

Слива сидел напротив и с затаенным любопытством следил за движениями его рук.

— Клёпа, вы я вижу, мастер. Не отвлекайтесь, не отвлекайтесь! Мешайте тщательнее.

Карты так и шуршали руках Клёпы. Он улыбался:

— Снимите шляпу.

И тогда тонкий изящный палец афериста сдвинул двинул несколько грязных листков с верха колоды. Перед Мариком легла карта.

Он трижды, шутя, поплевал в сторону. Попросил.

— Ещё!

Получив следующую, чуть дрогнул. Несколько секунд смотрел на неё словно не веря, потом неуверенно произнёс.

— Себе…

Почуявший смену настроения Клёпа, ударился в лирические воспоминания.

— Помню однажды катали мы в Сочи… Ах! Какая была игра!

— Вы шпильте-шпильте, игровые! Не отвлекайтесь! — буркнул Гулыга. — А то ненароком луканутся отцы — командиры. — Посетовал — вот беда, собрались два плута. Хрен да уксус!

— Всё. Вскрываемся. — Клёпа кинул на подушку карты. — Очко!

У Марика было две десятки.

— Как же так, Клёпа? Как же так… — Непонимающе твердил он. — Я же видел…

— Мало ли, что вы видели, Марик — кокетничал Клёпа, вновь стрекоча ожившей в его руках колодой. — Может быть у вас было временное помрачение рассудка? Откуда мы знаем!

— Убили базар, Слива. Банк! — Гулыга встал. — Имеете, что ещё играть?

— Гулыга… Дай отыграться. Я — честный вор…

— Расчёт. — Гулыга спрятал глаза под набрякшими веками. Посуровел. — Был ты вор. А сейчас ружейная морда. Впрочем как и я. Мильготин, снимайте гнидник.

Марик снял свитер. С тлеющей в зубах трофейной сигареты на татуированную волосатую грудь упал пепел. На шее висел шнурок. На нём нательный крест и на нём еще какой-то мешочек.

Клёпа проявил заинтересованность. В его глазах азарт, лицо передёрнулось от жадности.

— Марик, шо у вас на гайтане?

— Фамильные драгоценности. Мама баронесса завещала перед кончиной.

Марик не раздумывая вытряхнул мешочек на одеяло. Там несколько обручальных колец, золотые коронки.

— Што ж ты сука, маму баронессу в гроб без зубов, что-ли положил?

Марик подумал и не ответил, лишь прикрыл глаза.

У него было устоявшееся правило — просто не отвечать на неприятные вопросы.

— Фамильные цацки играются?

Мильготин прикрыл веки, полуспущенные над черными глазами, и согласно кивнул.

Через полчаса всё было закончено. Марик приграл всё. Часы, золото, имеющиеся у него шмотки.

Играли на жизнь. Марик уже был готов на всё.