Штрафная мразь

Ну и служили мы немцам, не за совесть, а за страх. А тут назначили нам нового командира роты, бывшего майора. Собрал всех, кому доверял и поведал, что советское командование специально его к нам забросило. Ну мы и обрадовались. Ясное дело, что умирать за Великую Германию никто не хотел.

Стали ждать подходящего случая.

Тут вскорости бросили нас против партизан. Мы немецких офицеров перебили и к своим. Воевали. Потом соединились с Красной армией. Нашему майору орден Красной звезды, а нас всех в лагерь и оттуда в штрафную.

Ты вот только скажи мне, Аркаша, в чём я виноват и что мне надо было сделать? Как поступить? Не пошёл бы к немцам — сдох бы от голода. Остался бы у немцев, расстреляли свои. Что не так я сделал? — Сорвался на крик Джураев. Судя по всему его волновало мнение его друга.

— Всё так, Тимур — спокойно отвечал Аркаша. — Пропал бы ты в плену, сказали бы, что сдался в плен и умер изменником. Если бы убили свои, остался бы предателем. А погибнешь в штрафной, для семьи и всех остальных останешься героем.

Этот разговор повторялся между друзьями изо дня в день. При этом лицо Гельмана светилось каким то внутренним убеждением, и было в нем и чувство такого превосходства, что казалось, несмотря на свой возраст он гораздо взрослее и мудрее своего товарища.

* * *

Ночью штрафников выдвинули на передний край в окопы, которые раньше занимал стрелковый батальон.

Вскоре после этого появились все признаки скорого наступления. Было усилено наблюдение за обороной противника. В окопах появились незнакомые офицеры, которые с озабоченными лицами через стереотрубу вглядывались в немецкие позиции, старательно делали пометки на своих картах. Особое внимание уделяли пулеметным гнездам.

До первой линии немецкой линии обороны всего метров двести — триста. Нейтральной полосы фактически не было. Из немецких окопов была слышна русская речь.

Они кричали что — то из своих траншей. Вдруг лицо одного из штрафников передернуло судорогой, он резко развернулся и ушел по ходу сообщения в блиндаж. После боя он рассказал, что услышал голос своего товарища, с кем вместе был в плену. На следующий день штрафники пошли в атаку, русские в немецкой форме ожесточенно сопротивлялись.

В вермахте были итальянские части, испанские, румынские. Против Красной армии воевали мадьяры, чехи, финны, болгары. Были французы, которые приезжали воевать как на вахту.

Бывших красноармейцев и командиров тоже хватало. Кто-то ломался в лагере военнопленных, кто-то сам переходил на сторону врага. Немцы называли их легионеры. Они получали такой же солдатский паёк, как и немцы, но меньшее денежное содержание. Воевали против своих вчерашних товарищей уже в немецкой форме. Из татар, украинцев, кавказских народностей создавались отдельные национальные формирования.

После боя стали сортировать пленных. Отделили от немцев большую группу русских, украинцев, белорусов, азиатов и начали их бить. Пощады они не просили. Да вряд ли кто-нибудь бы их пощадил…

Вечером позвонил замполит полка.

— Половков, у меня тут военный корреспондент сидит. Очень с тобой хочет встретиться. Говорит, что воевали вместе.

— Как его фамилия?

— Жураховский! Знаешь такого?

— Жураховский…

Как же не помнить Костю, если тащил его раненого на себе летом 41 года.

— Конечно помню. Давай присылай его ко мне.

— Ладно пришлю. Только ты там, в личной беседе смотри не вдавайся в особенности своего подразделения. Понял? И пистолетик мне подбери какой нибудь небольшой. Тонька просит.

Половков знал, что замполит полка живёт со связисткой с полкового узла связи, то ли Тоней, то ли Соней. Точно, Тоней.

Командир штрафной роты не подчинялся командованию полка. Но обострять отношений не хотел. У замполита было своё начальство — политотдельское, партийное. Поэтому успокоил.

— Ладно, Иваныч. Будет тебе пистолетик. Завтра пришлю бойца.

Тот обрадовался.

— Вот и ладушки. Давай, конец связи!

Вечером, из полка, в сопровождении автоматчика пришёл капитан в мешковатой шинели. Был он как и два с половиной года назад сутул, небрит, в круглых очках — велосипедах на носу.

Сидели в жарко натопленном блиндаже. Вспоминали отступление сорок первого. Жаркую выжженную степь.

— Вот скажи мне, Костя, — теребил его Половков. — Ты же инженер человеческих душ. Скажи мне, почему русские стреляют в русских? Об этом не говорят, но я то встречал у немцев бывших наших. И не каких то там бывших белогвардейцев, а тех с кем вместе воевал. А теперь они у немцев воюют. Почему? Скажи, зачем им это?

Корреспондент задумался.

— Объяснить конечно можно просто. Дескать, народ-у нас паскудный. Чей верх, за того и народ!