Штрафники 2017. Мы будем на этой войне

Засевшие в здании кинотеатра опозеры притаились. Дым от горящего троллейбуса заволок весь первый этаж, поднимаясь выше, вызывая у людей надрывный кашель, выбивая из покрасневших глаз слезы.

Штрафники с надеждой и волнением смотрели на взводного, ожидая от него чуда.

Лютый постучал по броне прикладом. Из люка показалась голова водителя.

— К своим будем прорываться! — крикнул Гусев. — Не придут они сюда!

— Как не придут?!

— Каком кверху.

— А мы-то зачем сюда ломились?! Чтобы подохнуть?! — истерично крикнул водитель.

— Не ори так, всех опозеров распугаешь! — осадил его Гусев.

— Что, не ори?! Что, не ори?! — не успокаивался водитель. — Подставили нас!!!

— Сам заткнешься или помочь?! — вскипел Лютый.

— Сам.

— Вот и чудненько.

— Не доедем! Сожгут! — обреченно сказал парень.

— Здесь ты тоже не уцелеешь! Так хоть шанс есть!

Гусев взял бинокль, всмотрелся. Увиденное его не обрадовало, опозеры пошли в контратаку; штрафники сначала попятились, огрызаясь огнем, а потом в панике побежали.

Заговорили пулеметы заградотрядовцев, останавливавших панический бег. К ним присоединилась БМП-3, приданная в усиление.

Ротный пытался удержать бегущих, но когда свои открыли огонь на поражение, поднялся во весь рост и, яростно матерясь, стал стрелять от пояса по заградотрядовцам.

— Ненавижу, твари!!! Ненавижу!!! Ненавижу!!! — исступленно кричал он.

Мощная очередь из ПКТ [25] сбила ротного с ног. Стрелку этого показалось недостаточно: очень уж ему была не по душе стрельба командира штрафников по заградотряду. Еще одной длинной очередью он совсем измочалил окровавленное тело, перевернув его с живота на спину.

Опозеры ворвались на чужие позиции, где завязалась короткая неравная рукопашная с теми, кто все же не потерял самообладания, не поддался панике. Их перебили быстро. Развивая контратаку, опозеры двинулись дальше, вступили в бой уже с заградотрядом, отшвырнули и его. Впрочем, заградотрядовцы не стремились стоять насмерть — у них были совсем иные задачи.

Из башни вынырнул Студент, змейкой соскользнул с брони к колесам. К нему присоединились остальные, сидевшие в боевой машине.

— Все, мужики, хана нашей роте, — произнес Чечелев хмуро и добавил: — И нам — тоже. Отвоевались…

— Не бзди, Леха, подворотнями уйдем. Али мы не местные? — преувеличенно бодро ответил Лютый.

Он оглядел оставшихся. Кроме Чечелева, здесь были Чеснов, Огрешков, Ильин, горстка молодых парней и мужиков постарше.

Сейчас они с надеждой смотрели на командира.

Двое контуженых подавали вялые признаки жизни, шевелясь, словно сомнамбулы. Все знали, что пострадавших на себе никто не потащит — это верная смерть. Смогут, пусть идут сами, ну а нет…

Лютый понимал, что надо принимать решение, тянуть дальше нельзя, вот-вот очухаются опозеры в кинотеатре.

— Значит, так, мужики, — сказал Павел. — Весь мой план, как и атака наших, накрылся медным тазом. Единственное, что успокаивает мою совесть, — мы-то свою задачу выполнили, пусть и такой ценой. Но хотя бы вы живы. А останься на позициях — все полегли бы. Не от опозеров, так от заградотряда. На бэтээре прорываться смысла нет. Далеко не уедем, сожгут на хер: вся улица уже в курсе, что мы эту дуру захватили. Поэтому уходим, что называется, дворами.

— Куда уходим, командир?

— К своим, конечно. Или думаешь, опозеры при встрече нальют?

Штрафники улыбнулись пусть не очень веселой, но все же шутке.

— Одна надежда — не должны они в каждом доме да в подворотнях толпами сидеть. И это наш шанс. Главное, не прощелкать хлебалом. Кто отстанет, не взыщите, ждать никого не будем. Пошли! С Богом!

Штрафники рванулись из-за БТРа, поливая из автоматов во все стороны, стремясь перебежать неширокую улицу и укрыться в развороченной пятиэтажке, а дальше — ситуация покажет.

Вслед тут же загрохотала стрельба, срезав сначала двоих наповал, а потом зацепив Чеснова.

Андрею «прилетело» в копчик, он болезненно закричал. Ноги разом перестали слушаться, онемели, стали чужими. Он осел. Пуля, ударившая в рацию на спине, толкнула его лицом вниз.

Чеснок с воем скреб выщербленный асфальт, пытался ползти, испытывая ужасную боль.

Штрафники слышали его вопли, не заглушаемые даже стрельбой. Но никто не оборачивался, предоставив раненого самому себе.

— Не могу, — остановился Гусев. — Простите, мужики.

Он развернулся, пригибаясь, добежал до Чеснова, взвалил его на спину и потащил, чувствуя, что обливается потом, а куртка тяжелеет, пропитываясь кровью Андрея.

Что-то ухнуло рядом, взрывной волной бросило на мостовую.

— Брось его! — закричал подскочивший Студент. — Убило Чеснока. Он на себя все осколки принял.

И, действительно, Андрей больше не дышал.

Гусев встал, его шатало не то от усталости, не то после удара взрывной волны.

— Давай, шевели булками! — подбадривал Студент. — Сейчас эти суки пристреляются, и нам кранты настанут! Бежим!

Заскочив в пятиэтажку, беглецы почувствовали вонь давно разлагающихся трупов. Смрад был столь силен, что перехватывал дыхание.

Они вылетели с противоположной стороны дома очумевшие, не разбирая дороги. И снова потери: шальная пуля угодила в штрафника, мчавшегося последним.