Штрафники 2017. Мы будем на этой войне

Увечные расположились на пригорке возле железнодорожных путей, кто-то уже самостоятельно делал себе повязку, используя бинты из найденной в вагоне аптечки.

Гусеву повезло: он отделался сравнительно легко, многочисленные ушибы не в счет. Донимало, правда, головокружение, но раз тошнота не подкатывала, то, скорее всего, обошлось без сотрясения мозга.

Конвоиры отобрали самых здоровых штрафников, велели построиться.

— Только попробуйте дернуть. На месте положу, — грозно рыкнул автоматчик.

— Начальник, — еле шевеля губами, сказал Гусев, — надо проверить, может, в вагоне еще кто в живых остался.

— Р-разговорчики, — повел стволом конвойный, но все же подал знак безоружным товарищам, чтобы те пошуровали в вагонзаке.

— А вам стоять! — велел автоматчик нестройной колонне штрафников.

Двое конвойных залезли в вагон, спустя некоторое время поочередно вытащили еще нескольких стонавших. Их аккуратно уложили на траву.

Павлу хватило взгляда, чтобы понять — эти не жильцы. Тем не менее возле них уже успел обосноваться штрафник из бывших офицеров; он начал оказывать первую медицинскую помощь.

— За мной, к гражданским, — приказал автоматчик и тихо добавил: — Надеюсь на вашу совесть.

— Не дрейфь, начальник, — ответил ему кто-то из уголовников. — Мы ж понимаем. Что мы — звери какие?

В пассажирских вагонах было еще хуже: выжили считаные единицы. Люди потерянно бродили между перевернутыми вагонами и переломанными деревьями, что росли вдоль развороченной аварией насыпи. Местами кипела работа, но как-то стихийно и не организованно.

Слишком велик оказался шок.

Заключенные работали допоздна: искали уцелевших, помогали им выбраться, укладывали на импровизированные носилки. Кругом много крови и смерти, от чего при других обстоятельствах, наверное, вывернуло бы наизнанку. Но они продолжали искать, разбирать штабеля трупов, выносить, таскать, покуда не отваливались руки.

А потом все закончилось. Наступила прохладная ночь.

Помощи не последовало: ни вертолетов со спасателями МЧС, ни санитарного поезда, ни дорожных рабочих с крановыми площадками. Никого.

Многие спасенные умирали от ран, болевого шока. Трупы усеяли всю насыпь.

Потом штрафники отдельно ото всех гражданских, под присмотром конвойных, устало и потерянно, молча сидели у разведенных костров. Дым немного спасал от вездесущего гнуса.

Павел подсел к офицерам. Те по-прежнему держались плотной группой, в стороне от зэков и конвоя.

Завязался вялый разговор.

— Что будем делать, мужики?

— Ждать, — последовал короткий ответ. — А утром пойдем.

— Куда? — удивился Павел.

— Вперед, до ближайшей станции.

— А может, до ближайшей деревни?

— Тут места глухие, одна деревня на сто километров. Она же и станция. Помощь надо вызывать, иначе здесь половина перемрет.

— Нехорошо как-то раненых одних бросать.

— А что предлагаешь?

— Ну… не знаю.

— Вот именно. Во-первых, и без нас народа достаточно, во-вторых, тут медицинская помощь нужна, а от нас в этом плане никакого толка. Все, что можно было сделать — сделали. Надо и о себе подумать.

— А конвой?

— Что конвой? У них тоже выбора нет. Один с ранеными останется, двое нас… отконвоируют.

Постепенно наступило серое утро. Оно долго отвоевывало у ночи свои права, пока не зачирикали первые птицы, и только потом, словно опомнившись, свет разогнал остатки тьмы.

Конвойные вняли советам разжалованных офицеров и приняли решение продолжать движение своим ходом.

Штрафники выстроились в колонну по два вдоль железнодорожного полотна и быстрым шагом двинулись вперед, шагая по высокой траве.

Шли с короткими перерывами, пока не начало смеркаться.

Вымотались изрядно. За весь день навстречу не прошло ни одного состава.

Павел с сарказмом думал, что мир вымер, остались только они посреди бушующей зеленью тайги. А это железнодорожное полотно на самом деле никуда не приведет.

Для привала выбрали небольшую поляну в окружении елей с густым подлеском. Утомленные штрафники попадали на траву. Двигаться не хотелось — люди страшно устали.

Сон сморил быстро, несмотря на тучи гнуса и комаров. Засыпая, Гусев видел, как стоящий в карауле конвойный откровенно клюет носом.

«Охранничек, мать твою!» — вяло подумал Павел.

Злости к нему не было, сработал командирский рефлекс.

К утру выяснилось, что оба конвойных зарезаны, а четверо уголовников пропали. Вместе с автоматом. Осталось пять офицеров и столько же зеков. Один на один, если что.

Люди напряженно смотрели друг на друга.

Слово взял бывший подполковник из мотострелков.

— Товарищи офицеры, — обратился он к своим, игнорируя уголовников, — полагаю, ни у кого из вас не возникает желания уйти в побег?

— Отчего же? Возникает, — угрюмо ответил один. — Не хочу под пули лезть. Но я все равно не побегу. Некуда потому что. Да и незачем. Полгода — не срок.

— А вы, граждане уголовники? — спросил подполковник у зэков.

Те колючими взглядами следили за действиями «вояк».

— Для нас шесть месяцев тоже не срок. А потом — воля и снятие всех судимостей! Так что банкуй, начальник. Пора дальше идти, а то мошка загрызет тут на хрен.