Штрафники. Люди в кирасах

— Хрен им с маслом, а не поверху, — опять прострочив из автомата и торопливо меняя рожок, обозленно-уверенно заявил Шубин. — Правее меня наши двое с ручным пулеметом остались. Пусть попробуют высунуться из траншеи.

— Все равно долго один ты здесь не выстоишь, — сказал Колобов, лихорадочно стараясь найти выход из создавшегося положения.

— Сколько надо, столько и выстою, — зло отозвался Шубин. — У меня в карманах пять рожков полных и в вещмешке еще восемь…

Говоря это, боец периодически все так же стрелял вдоль траншеи, а оттуда кто-то стрелял в него. Пули глухо ударяли в левую стену изгиба, не принося никому вреда. Видно, засевшие за другим поворотом немцы израсходовали все свои гранаты. Иначе они давно бы закончили этот затянувшийся поединок. И если дело обстояло так, то немцев не могло быть много.

— Прорываться к своим нужно, Шубин, — принял решение Николай. — У тебя гранаты есть?

— Нет, ни одной не осталось.

— Держи, — он сунул ему две «лимонки», третью сам поудобнее зажал в правой руке. — Давай так: ты ударишь сейчас по ним из автомата, я выскакиваю вперед, кидаю за тот поворот гранату и падаю на дно. Ты бежишь следом и тоже кидаешь туда гранату, а я прикрываю тебя из автомата из-за того поворота.

— Может, лучше я первым побегу? — нерешительно возразил Шубин.

— Не на базаре, делай, как я сказал, — прервал его Николай и, вырвав предохранительную чеку, крепко прижал скобу к корпусу гранаты.

Шубин, выглянув из-за поворота, дал очередь, и Колобов, рванувшись вперед, бросил гранату за ближайший угол траншеи. Распластавшись на дне, он дождался взрыва и тут же почувствовал, как через него перескочил Шубин и тоже метнул свою гранату. Не задерживаясь ни на мгновение, Николай вскочил, перепрыгнул через упавшего перед ним Шубина и сразу же за взрывом второй гранаты ударил из автомата по следующему изгибу траншеи. Оттуда никто не ответил, и когда рассеялся дым, Колобов увидел в нескольких метрах от себя трех убитых немцев.

— Шубин, за мной! — крикнул Николай и бросился дальше по траншее на звук стрелявшего где-то неподалеку «дегтяря».

Он пробежал уже три поворота, когда на крутом изгибе с ходу налетел на сухопарого немецкого офицера, осторожно пробиравшегося во главе цепочки автоматчиков навстречу. Колобов не успел даже поднять автомат, когда ему прямо в глаза ударила ослепительная молния, вылетевшая из тонкого дула «парабеллума». Слепящая вспышка в сознании Николая мгновенно превратилась в непроницаемую тьму, но он еще слышал стремительно удаляющееся от него татаканье своего автомата, хотя и не чувствовал уже пальца, нажимавшего на спусковой крючок. Не почувствовал он и боли, со всего размаха ударившись лицом о закаменевший на морозе кусок земли. Лишь когда ему на спину рухнуло отяжелевшее и неподатливое тело обер-лейтенанта, его пронзила невыносимо резкая боль от переносицы в темя.

…Сколько времени он находился без сознания, Николай не знал. Словно медленно выплыв из черной бесконечности, он вдруг услышал, а может, ему это только показалось, едва различимый рокот танков, стрельбу и крики «ура». Потом нос и губы его ощутили тепло стекающей по ним крови. Он будто плыл в каком-то мутном и зыбком, почти неощутимом мире. Попробовал открыть глаза и они вроде бы открылись, но все равно ничего не видел.

А потом вдруг к нему все сразу вернулось — память, ощущение тяжести. Взрыв испуга и боязнь исчезнуть, умереть заставили Николая с такой силой рвануться из-под давящего многотонного пресса, что он услышал, как надломленно хрустнул позвоночник и треснули суставы рук, метнувшихся откуда-то сверху, от затылка вниз. И так же, как тогда, в сентябре, он опять явственно увидел перед собой лицо жены. Но на этот раз оно было все в слезах и быстро удалялось от него.

Гул в голове исчез, и он уже не чувствовал боли. Одно за другим в нем меркли какие-то неясные ощущения и, наконец, все погасло, исчезло, и он полетел куда-то в слепящую бесконечную тьму.

Выдвинутым немецким командованием подкреплениям со стороны Синявино удалось-таки прорваться к своим отступавшим от Шлиссельбурга частям. Они соединились как раз на участке оказавшейся в окружении советской стрелковой роты. Однако победа эта досталась гитлеровцам слишком дорого — около трехсот автоматчиков и одиннадцать танков остались на заснеженном поле, окаймленном незамерзающим болотом, заброшенными огородами, молодым сосняком и березовой рощей. Да и призрачной оказалась победа — остатки расчлененной роты сумели соединиться на совсем уже маленьком «пятачке» и снова занять круговую оборону.

…Батальон старшего лейтенанта Пугачева, усиленный танковой ротой, прокладывал себе путь в снежных заносах к Рабочему поселку № 5. Противник откатывался вдоль насыпи узкоколейки на юг.

К землянке с ранеными прибежал ординарец комбата-три Юрий Шустряков. В душе он был обижен на Пугачева, отправившего его сюда со строгим приказом выяснить судьбу рот Колобова и Дудко.

— О Колобове узнай все досконально, — наказывал Шустрякову комбат. — Если ранен, то куда отправлен, если убит — принесешь мне его документы и личные вещи.