Штрафники. Люди в кирасах

Человек пересек двор, переступил, нагнувшись, порог и вошел в хату. Тотчас же его охватило тепло опрятного жилья, вкусный запах ржаного хлеба и едва уловимый аромат не то чебреца, не то полыни, державшийся, наверное, еще с лета. Большая горница была погружена в темноту, и только на столе, в углу слева, горел каганец, выхватывая из тьмы стол, накрытый клеенкой, с книгой и очками на нем. Хозяин, белоусый, костлявый старик, придерживая сползавший кожух, взял каганец и осветил пришедшего. Колеблющийся свет прорисовал прямой нос, сросшиеся брови и мягкий подбородок, заросший щетиной. Старик с минуту строго рассматривал гостя, потом лицо его подобрело.

— Никак товарищ Сушко? — спросил он удивленно.

— Он самый, — тоже удивился гость и подал, как было условлено, две коробки спичек без этикеток.

Старик повертел их в руках, открыл одну, другую и уже совсем приветливо ответил:

— Все правильно. И так узнал вас, только это не помешает, — тряхнул он коробками. — Давай, старая, чего-нибудь закусить человеку, — обратился он в темноту.

Гость разделся, сел к столу. Большими, красными с мороза руками он пригладил мягкие волосы, расчесанные на косой пробор, расстегнул воротник серой рубашки. Мятый грубошерстный костюм висел на нем мешком и скрадывал физическую силу и возраст.

Давно небритый, чуть сутулый, он выглядел пожилым, на самом же деле ему не было и тридцати.

Гость придвинул книгу и, растирая задубевшие щеки, прочитал про себя:

Ох, тяжело, страдая в тайне,
В пустыне этой пропадать,
Но хуже, хуже на Украйне
Смотреть, и плакать, и молчать!

— Та це ж Шевченко! — радостно промолвил он по-украински.

— А то ж хто! — откликнулся старик. — Читаю вот вечерами, чтоб духом не падать…

— А как здорово написано!

— И не говорите: почти сто лет назад, а будто сегодня…

Сушко листал обтрепанный, зачитанный «Кобзарь» и все восхищался знакомыми стихами, а старик сидел рядом и улыбался в свои казацкие усы. Хозяйка, неслышно появляясь из темноты, накрывала на стол. Поставила сало, нарезанное тонкими ломтиками, свежий хлеб, бутылку самогона, заткнутую кукурузным кочаном, толстенные в цветочках рюмки.

— Закусить з дороги, чем бог послал, — пригласила она традиционными словами.

Сушко закрыл книгу, взглянул на стол и поморщился: самогон он не любил.

— Не сумлевайтесь, — сказал старик, заметив его гримасу, — первачок выщий сорт. Куда там горилка!

Он налил рюмки, расправил усы:

— Ну, со свиданьицем, Алексей… Забыл, как по батюшке вас…

— Андреевич, — подсказал гость, поднимая рюмку.

— Ну, Андреевич, хай живе та фабрика, що горилку робыть!..

Сушко нерешительно опрокинул мутноватую жидкость в рот — и задохнулся. С трудом проглотив обжигающий напиток, он тряхнул головой и невольно крякнул.

— Правильно люди говорят: всяк выпьет, да не всяк крякнет.

— Как не крякнешь. Горит, наверное?

— А как же! Выщая марка… — улыбнулся дед.

Сушко принялся за еду. Старик молчал, так как считал, что вести разговоры во время еды не учтиво. Жена его, полная, степенная женщина в очипке, тоже сидела молча, подперев щеку рукой. В наступившей тишине глухо слышались далекие орудийные выстрелы да где-то в темноте вел свою немудрящую песню сверчок.

Поужинав, Сушко поблагодарил хозяев, пересел к двери. Закурили.

— Фамилию мою как знаете, дедушка? — спросил он старика.

— А как не знать! — улыбнулся хозяин. — Тут меня предупредили: придет человек, Бакин по фамилии, так ты, мол, смотри, чтоб был порядок. А вместо какого-то Бакина — старый знакомый. Вы же учителем в Семеновке были?

— Верно, был! — улыбнулся Сушко.

— Вот и помню. Лекцию вашу как-то слушал. Помню, о боях в Финляндии рассказывали, когда оттуда приехали.

— Как же, как же, припоминаю. Тогда мне хитрый вопрос ввернули: почему, дескать, мы там первые воевать начали.

— Во-во, в этот самый раз. Это мой корешок. Был такой дедок «с пружинкой». Немцы повесили… — вздохнул старик.

— Вот уж никогда бы не подумал, что знакомого приведется встретить…

— Так-то оно и бывает. Где не думаешь — там и упадешь.

— Ну а как мое дело? — спросил Сушко.

Старик ответил не сразу.

— Пойдемте. В омшанике устрою вас…

Они вышли во двор. За бугром стрельба не утихала. По-прежнему, как брехливый пес, тявкало орудие, взлетали ракеты. Только небо стало чернее и как будто приблизилось к земле.

Шли молодым колхозным садом. Срубленные людьми, покореженные танками, засыпанные снегом, молодые деревья неясно вырисовывались в темноте. Вход в омшаник чуть бугрился в склоне холма. Двери, обитые толстым соломенным матом, были запорошены снегом. Вошли в сени. Старик нащупал фонарь, зажег. Следуя за стариком, Сушко протиснулся в узкий лаз между ульями и оказался в небольшом помещении. Справа стоял топчан, рядом улей, приспособленный под стол, у стен, тоже на ульях, какая-то посуда, инструменты. Здесь было довольно тепло и сухо, приятно пахло воском и травами. Сушко присел на топчан.