Штрафники. Люди в кирасах

Утром отправлявшиеся на работу выстроились во дворе. Один из помощников начальника лагеря старший лейтенант Непряхин придирчиво осмотрел строй, обошел вокруг, проверил, не ошиблись ли при расчете, потом прочитал напутствие:

— Предупреждаю: идти строем, не разговаривать, не отставать. При попытке к бегству конвой открывает огонь без предупреждения.

В строю загудели.

— Здорово пугаешь!..

— Понятно… Сами знаем…

— Давай, выводи! Молебен читаешь…

Вышли за ворота. Конвой — человек десять солдат с винтовками на изготовку — окружили колонну. Снова загудели: «Смотри, боятся», «Гляди, разбежимся». Шубин, преодолевая шум, крикнул:

— Это и есть, братва, настоящий вологодский конвой: шаг влево — агитация, шаг вправо — провокация, прыжок вверх считаю побегом, стреляю без предупреждения…

В строю дружно захохотали. Непряхин, шедший сбоку, покосился и крикнул:

— Прекратить разговоры!..

Подошли к заводским воротам. Вышел карнач заводской охраны. Он подал руку Непряхину, окинул строй и крикнул кому-то:

— Открыва-ай!

Колонна вошла на территорию завода, остановилась возле небольшого здания — помещения караула. Встречавший начальник поднялся на крыльцо:

— Вот что, голубчики! У меня тут должон быть порядок…

Его перебили:

— Мы не голубчики!

— Что-о? Кто смеет разговаривать?

— Пошел ты к… — явственно раздалось в строю, и дружный хохот прокатился над колонной.

— Молчать! — заорал карнач. — Что за порядки, мать вашу…

Кто-то оглушительно свистнул, его поддержали: колонна бунтовала. Тогда Непряхин поспешно поднялся на крыльцо и что-то зашептал карначу на ухо. Тот покосился на строй, кивнул головой и продолжал:

— Так вот, чтобы у меня был порядок. В корпуса, где часовые, не ходить. К забору ближе трех метров не приближаться: часовые стреляют без предупреждения. С завода ничего не тащить. Если при обыске что-нибудь найду — будет плохо.

— А будете шмон делать — мы ходить не будем! — крикнул Шубин.

— А мне наплевать, не ходите! — ответил он и, указав рукой на группу гражданских, стоявших в стороне, предложил подойти к ним. Колонна рассыпалась.

Слесари (их было меньше всех) собрались вокруг невысокого старика в синей замасленной куртке. Из-под приплюснутой фуражки с длинным козырьком виднелись рыжеватые с густой сединой волосы. Небольшой нос, похожий на клубнику, зажимали очки в тяжелой металлической оправе. Седые усы, побуревшие от табака, закручивались вверх. Из карманов куртки, набитых какими-то бумажками, торчали карандаш и штангенциркуль.

Старик ощупал всех своими колючими глазами, несколько раз хмыкнул, отчего нос его задвигался, будто попытался сбросить тяжелые очки. Новеньких слесарей он привел в дальний угол ремонтного цеха, где стояло несколько верстаков.

— Кто из вас работал раньше по ремонту? — спросил он и посмотрел поверх очков на каждого. Несмело отозвался Анохин:

— Да я когда-то ковырялся. Лет пять назад.

— Мне приходилось… — отозвался Шубин.

Остальные промолчали, только Вася не утерпел:

— Мы, папаша, больше по части пилить, рубать…

— Пилить, рубать… — опять хмыкнул старик. — Подите к тому станку, — обратился он к Анохину и Шубину, — разбирать будете. А вы — к верстакам.

Он взял заготовку болта и сказал:

— Значит, такая задача: опилите этот болт на девятнадцать. Понятно?

«Слесаря» дружно закивали головами и потянулись к заготовке в руках старика, но тот бросил ее на верстак.

— Вон их целая куча! Валяйте…

Каждый взял по заготовке и рассматривал ее, еще не зная, с чего начинать. Алексей спросил:

— Что значит «на девятнадцать»?

— Это диаметр девятнадцать, — предположил Костров.

— Какой диаметр! — вмешался Вася. — Это размер под ключ.

— А как же его узнать, — удивился Алексей. — Ни линейки, ни ключа не дал.

— Рассчитать, значит, надо, — ответил Чернышев.

Бухаров слушал и улыбался.

— Правильно, Вася, на этот раз твоя губа брякнула. Ну-ка покажи, как ты рассчитаешь?

Вася повертел в руках заготовку и «сообразил».

— А что? Это же просто! Гайка — шестиугольная? Шестиугольная! Сторона шестиугольника равна радиусу. Вот и все.

Бухаров расхохотался:

— Эх, Вася, это тебе не «Декамерона» пересказывать. А девятнадцать — это расстояние между противоположными гранями. Понял?

— Чего ржешь? — вмешался Алексей. — Все правильно: надо вписать шестиугольник, а лишнее опилить.

— Ну, валяйте. Вписывайте, опиливайте, я посмотрю, что у вас выйдет. — И Бухаров отошел к своему верстаку.

Пока Алексей, Чернышев и Костров спорили и размечали, Валентин зажал заготовку в тиски и взял в руки напильник.

Вскоре визг металла заполнил цех. Ребята старались. Они понимали, что этот колючий и хитрый старик устроил им своеобразный экзамен. От того, как они сдадут его, зависела их судьба как слесарей.

Алексей изо всех сил нажимал на напильник и думал, что если только эта проклятая головка не получится, мастер не возьмет его слесарем и отправит обратно в лагерь. А возвращаться туда — ой как не хотелось! Не хотелось лежать на нарах, возвращаться к своим думам, снова чувствовать себя заключенным.