Штрафники. Люди в кирасах

— Сегодня, когда я ел свой обед, то думал о женщинах и детях Ленинграда. Они умирают от голода, но отдают эти скудные продукты нам, чтобы мы смогли победить врага. Они верят в нас! И я ел свою порцию с чистой совестью. А что прикажете делать мне теперь? Как сможете сесть за стол вы все, когда кто-то из вас подло использует чужое горе в своих корыстных интересах?!

Зал взорвался негодующими, возмущенными криками, но Терехин поднял руку:

— Прекратить гвалт! Я не знаю, кто грабил квартиры, хозяева которых либо умерли, либо сражаются сейчас на передовой. Знаю, что грабителей было двое и что сидят они сейчас среди вас. В этот зал они вошли минут за пятнадцать до моего возвращения…

И тут же среди общего шума из задних рядов раздался пронзительно-испуганный вопль:

— Не карайте, братцы, нечаянно я!

Взметнулись над людьми сжатые кулаки, послышались чьи-то выкрики «Не трожь!», и в проход между рядами вывалились два бойца. Затравленно озираясь, прикрывая головы руками, они почти бегом направились к сцене, провожаемые матом, тычками и пинками.

— Кто такие? — спросил комбат.

— Красноармеец Капустин.

— Рядовой Сомов.

Мародеры понурили стриженые головы.

— Какая рота?

— Лейтенанта Абрамова.

— Что вы в пол уткнулись? Вы на товарищей своих глядите! Пусть они вашу судьбу решают.

Капустин с Сомовым упали на колени перед сидящими в зале. У одного сочилась кровь из разбитого носа, у другого заплывал синевой левый глаз.

— Братцы… Миленькие… Что хотите делайте с нами, только простите, не требуйте трибунала!

— Это ж «вышка» нам верная, а я молодой совсем… Увидите, другим стану…

Среди поднявшихся в рядах криках с трудом можно было разобрать отдельные фразы:

— Знали, на что шли!

— Мразь ты ползучая, клялся уже, когда присягу принимал!

— Вы кого обездоливать пошли, дешевки? У кого последний кусок из рук рвете?

— Если эти подонки в роту вернутся, обоих в сортире утопим!

Не поднимаясь с колен, парни повернулись к комбату, стали слезно упрашивать наказать своей властью и не передавать их в трибунал. Клялись никогда не повторять подобное и кровью своей искупить вину. Но Терехин даже не посмотрел на них.

— Лейтенант Абрамов! Что вы, как ротный командир, скажете?

— Виноват, товарищ майор, не досмотрел. Готов понести самое строгое наказание. Что же касается этих двух мерзавцев, то моей роте они не нужны. Расстрелять! К стенке вас надо!

Капустин резко дернулся в его сторону:

— Права не имеешь такого, лейтенант! Нас трибунал судить должен!

— К сожалению, так, — повернулся к нему комбат. — Хоть я и согласен с ротным командиром. Лейтенант Абрамов, уведите их!

Бурное обсуждение случившегося не прекратилось за дверями клуба. Нашлись и такие, кто в поступке мародеров не видел ничего предосудительного.

— А что? Все равно «ржавье» это никому здесь не нужно и без пользы валяется. Ну, взяли ребята немного «красного товара». Не они, так другие его «приголубят». Золотишко — оно само к рукам липнет.

Но большинство бойцов искренне возмущалось подлостью Капустина и Сомова. В колобовском взводе больше других клеймил позором «гнид ползучих» бывший вор-карманник Шустряков.

— Стервы они, позорники! — кричал Юра на всю казарму. — Правильно комбат им «вышку» определил.

— Ты чего раздухарился, Шустряк? Можно подумать, сам раньше не воровал, — ухмыльнулся Красовский.

— Ну и что, что раньше, — обиделся Шустряков. — Я вот товарищу старшине еще в Уссурийске слово дал завязать с прошлым. И железно завязал. Разве не так? — Он ожидающе посмотрел на Колобова и, когда тот кивнул в подтверждение, тайком подмигнул ему и не спеша направился из казармы.

Николай, заинтересованный таинственным приглашением Шустрякова, вышел следом за ним. Юра ожидал на крыльце.

— Что еще у тебя? — спросил Колобов не без тревоги.

— А то, что в нашем взводе тоже может оказаться мародер, — огорошил его Юра.

— Как это, может оказаться?

— Очень просто. Вы заняты были чем-то с лейтенантом Пугачевым и не заметили, что Петушков на беседе в клубе не присутствовал. А он — «шестерка» у Красовского, куда-то сразу же из столовой смылся. Сейчас на нарах лежит как ни в чем не бывало.

— Так что же ты молчал?

— Ждал, что его отделенный командир Красовский сам вам доложит о самовольщике. А он не доложил. Выходит, сам посылал своего Петушка в город зернышки клевать.

Переменившись в лице, Николай долго молчал, супил брови. Наконец произнес:

— Все может быть. Вот что, я сейчас в сушилку пойду, она пустая, а ты иди в казарму и позови ко мне Красовского.

Появившись в большой пустой комнате, где прохаживался встревоженный командир взвода, Олег небрежно козырнул:

— Слушаю вас, товарищ старшина. Вызывали?

— Где был Петушков во время беседы?

Красовский вздрогнул и чуть побледнел, но справился с собой.

— Откуда мне знать? Он не докладывался.

— Почему? Вы же его непосредственный командир.

— Потому что слабину во мне почувствовал, как и все остальные, — тяжело вздохнув, Олег стыдливо опустил голову. — После переправы через Ладогу… Сам я подорвал свой авторитет. Так что снимайте меня с отделения.