Штрафники не кричали «Ура!»

— Это чертово место, Отто… слышишь?… Мы потеряли Ремера, Дитмара, всех… Но еще ни одного вражеского гада не встретили. Ни живого, ни мертвого… С кем мы воюем в этой чертовой темноте? — Ульман окончательно терял над собой контроль.

— Отто, Отто… я понял… — твердил он. — Когда мы еще спустились в этот чертов карьер… Я понял, что он действительно… Чертов… Мы спустились в саму преисподнюю… В логово к самому дьяволу… Он нам всем выпустит кишки…

— Перестань пороть чушь… — прервал его Отто. Но озноб снова стал пробирать его.

— Да, Отто… — не унимался Ульман. — Они… никакие они не русские. Они кричали на… на чертовом языке.

— К черту… ползем туда… может, кто из наших остался… — Отто рукой показал в сторону карьера.

В этот момент несколько мощных разрывов сотрясли землю, подтолкнув их в спины взрывной волной. Похоже, гаубицы опять принялись окучивать предполагаемые фланги русских. Там, откуда приполз Ремер, стрельба уже стихла. Лязгающие, словно молоты по наковальням, пулеметные та-та-та, протяжные винтовочные хлопки, сухой треск автоматных очередей переместились далеко вперед. Словно кровавая свадьба, со своими музыкантами и криками пьяных гостей, двинулась вдоль карьера. Ближе к перемычке. Скорее всего, вторую группу перебили.

— Не отставай, Ганс… — твердил Отто, работая локтями и подошвами сапог. Перед глазами у него стоял Ремер. Вернее, он полз быстро-быстро, подстегиваемый безумием смертельной боли. Локти его работали словно колена паровозных колес. И нога, которую хотел примерить себе Дитмар…

XXV

Группа Ремера дорого заплатила за свою гибель. Страшная картина открылась Отто и Ульману, когда они подползли к двухметровой воронке. Отсветы неяркого пламени высвечивали тела мертвых. Они валялись повсюду. Неестественно вывернутые руки и ноги, оторванные конечности. По бокам воронки догорали обугленные головешки. Похоже, это все, что осталось от ящиков с боеприпасами. Чуть поодаль от свернутого в узел восьмимиллиметрового миномета пошевелился один из лежавших.

Они узнали этого парня. Он был из группы Ремера. Отто даже не знал, как его зовут. Он лежал на спине, шаря по пуговицам шинели левой рукой. Вместо правой из рукава торчали обломки кости, рваные куски мяса и сухожилий вперемешку с лоскутами сукна. Ему точно выдернуло руку по самую ключицу

— Он что-то шепчет… — проговорил Ульман. Они подползли к солдату.

— Пить… пить… — произносил он еле слышно, почти не шевеля белыми как мел губами. Возле страшной раны вся земля была багрово-черной.

— Скорее, Ганс… Дай ему воды… — машинально произнес Отто.

— У меня совсем мало осталось, — буркнул Ульман, отворачиваясь от лежащего тела. — Ему вода уже не нужна… — упрямо бурчал он в сторону воронки.

— Дай ему воды!… — вдруг взбесившись, закричал Хаген.

Но Ульман стал как одержимый.

— Она ему не нужна, не нужна… — твердил он. Хаген ударил Ганса кулаком в ухо, и тот, как китайский болванчик, упал на бок. Он словно одеревенел, повторяя одно и то же:

— Не нужна… не нужна…

Отто достал свою флягу и поднес к дрожащим губам умирающего. Тот сделал один за другим два совсем маленьких глотка. Даже пить у него сил не осталось. Только сейчас Отто заметил, что это не единственное ранение солдата. Левее сердца, на груди, у него была вспорота шинель. Вокруг нее все набрякло темным пятном. Ему действительно оставалось совсем недолго.

— Как тебя зовут?… — спросил Хаген, подкладывая солдату под голову армейский ранец.

В горле умирающего что-то булькнуло, в груди захрипело, и губы его скривила гримаса боли.

— Отто… Меня зовут Отто…

— Отто?! — Хаген почему-то отодвинулся от лежащего. Волна знобящего холода прошла по телу.

Губы солдата кривились все сильнее. Было видно, что ему очень больно говорить.

— Мы наскочили… минометный расчет… — Бульканье в его горле усиливалось. Но он упрямо продолжал: — Граната решила… исход… Ремер бросил… В ящики попал… Рвануло… Всех на куски. Ремер… Грабе… Меня — в грудь… Я гранату… держал… не успел бросить… В грудь… Взорвалась… Турки… Граната… Турки…

Солдат вдруг задергался. Будто разряд электрического тока вошел в него из земли. Смерть железной рукой принялась скручивать и выкручивать увечное тело. Словно затеяла издевательскую игру перед тем, как прикончить несчастного.

— Отто… Какие турки? — непонимающе спросил Хаген. Он наклонился над умирающим, стараясь услышать то, что пытался произнести солдат. Но во рту у него вдруг заклокотало, и кровавая пена вместо слов выступила наружу, растекшись по лицу безобразной лужей.

XXVI

Хаген закрыл умершему глаза. Его документы лежали в нагрудном кармане.

— Эй, Ульман!… — окликнул он. — Надо собрать у всех наших документы. Черт подери… Не пойму я ничего… Какие еще турки? О чем он говорил?…

Ульман пожал плечами:

— Бред умирающего… Когда даешь дуба, наверное, и не такое можно ляпнуть… — предположил он. Было видно, что Ульману не по себе из-за фляги с водой. Не было смысла сейчас думать об этом. В конце концов, в ухо он получил.

Смысл слов тезки Отто Хагена стал ясен, когда они осмотрели трупы врагов.