Штрафники против гитлеровского спецназа. Операция «Черный туман»

Радовский разделил своих людей на мелкие группы численностью до двух человек, определил им квадраты поиска. И теперь сидел в штабной избе и ждал результатов. Хотелось выпить. Но со Шмитхубером пить не хотелось. Не та компания. Командир опорного пункта, обер-фельдфебель о чем-то оживленно беседовал с лейтенантом. Похоже, они оказались земляками. Видимо, вспоминают, какой вкусный и наваристый айнтопф[12] готовили им жены до войны.

Но в следующее мгновение Радовский снова вернулся к своим размышлениям. Советы тоже действовали в составе разведгруппы. И действовали очень эффективно. В какой-то мере в неудаче второй группы виноваты именно они, подразделение «Черный туман», ведь именно им отведена роль щита от возможного огневого воздействия советских разведгрупп. Щит в нужную минуту оказался далеко в стороне. По чьей глупости, пока неизвестно.

Люди Шмитхубера явно бездельничали. И это раздражало Радовского. В конце концов кому нужен этот чертов самолет?

Немцам, конечно же, не хотелось совать свои головы под пули, тем более в своем тылу. Или Шмитхубер имеет какое-то определенное задание, в суть которого не посвящен он, назначенный руководителем поиска. Вот тебе и четвертый батальон.

Радовский отхлебнул из армейской фляжки, которую ординарец Лещенко предусмотрительно оставил на столе, и подошел к окну. Дождь не прекращался. Иногда порывами ветра его затаскивало на окна, крупные капли матовыми штрихами размазывало по стеклам. Еще и погода – дрянь. И Радовский сделал еще один глоток из фляжки, на этот раз потяжелее. Это был коньяк. Не французский, конечно. Где здесь достанешь французский коньяк? Вадим Зимин, конечно, достал бы и здесь. И сидели бы они сейчас, среди болот, в лесах Могилевской губернии, и пили бы настоящий «Леро» или «Курвуазье» из бочек лимузэнского или гасконского дуба. А почему бы и нет? Сюда бы зондерфюрера Зимина. Нет, поручика Зимина. Мы пили бы «Леро» и с удовольствием закусывали его квашеной капустой и огурцами из простой здешней дубовой бочки, которая в общем-то ничуть не хуже гасконской или лимузэнской. Вадим наверняка бы предложил сходить на болота, пострелять уток. За неимением женщин – охота. Что может быть прекраснее?!

А тут ходи хвостом за этими колбасниками.

За окном мелькнул унтер, провожавший их к сгоревшему «мессершмитту». Унтеру лет двадцать. Может, двадцать два. Чем-то похож на Курсанта.

Радовский отступил на шаг от окна, чтобы его не было видно с улицы, и принялся наблюдать за немцем. Вот он подошел к женщине-проводнику, о чем-то спросил ее или просто заговорил. Та внимательно посмотрела на него и ответила что-то по-немецки. Унтер, должно быть, услышал то, что хотел услышать. Подошел к ней вплотную. Та чистила кобылу. Найда, чувствуя новую хозяйку и ее ласку, ловила женщину то за рукав, то за плечо своими чуткими губами. Когда к ним подошел унтер, кобыла потянулась к нему, но тут же недоверчиво отпрянула, стоило тому протянуть к ней руку. Какая умная лошадь, подумал Радовский. И в памяти его на какое-то мгновение вспыхнула другая. Вернее, другой. Его конь. Буян. Которого он, поручик Радовский, бросил когда-то под Ново-Алексеевкой с притороченной к седлу казацкой шашкой с обломанным клинком. И которого он видел совсем недавно здесь, неподалеку, когда возвращался с Озера, навсегда, как ему казалось, оставив свою семью. Найда такая же умная и ласковая, каким был Буян. Как она похожа на него! Мир лишь луч от лика друга, все иное тень его…

Наконец он стряхнул оцепенение. Снова подошел к окну.

Интересно, о чем они разговаривают? Да, подумал Радовский, это уже не те солдаты Германского рейха, которые пришли сюда в сорок первом году. Эти снисходят до общения. Стоило позимовать несколько зим, получить под зад в Сталинграде, под Курском и на Днепре, и характер нации господ сильно изменился в сторону человечности и, как сказал бы Вадим Зимин, общехристианских ценностей.

Радовский вышел на крыльцо, когда немец уже выходил со двора. Он приказал ему подойти и предложил составить ему компанию.

– Не могу позволить – служба, – ответил унтер и покраснел.

Видимо, предложение Радовского действительно смутило этого молодого служаку. Как будто они живут здесь, на болотах, этакими святыми старцами-затворниками группы армий «Центр».

– Ладно, свободны, – махнул рукой Радовский.

Над хутором пролетела парочка чирков. Уточка стремительно тянула впереди, а следом и немного правее, держа интервал на один корпус, шел селезень. Вот где хорошая охота, подумал Радовский, с восторгом провожая взглядом полет чирков. Он вспомнил подарок генерала Фейна – роскошную садочную курковку фирмы «Зауер и Сын» 1911 года выпуска. Она осталась в деревне под Омельяновичами, в доме, который он занимал. Долго ли ему удастся таскать ее в своем фронтовом багаже? И чьим трофеем станет она в ближайшем будущем? Какой-нибудь штабной майор из большевиков подберет ее среди брошенных мешков и чемоданов бегущей на запад немецкой армии…

Радовский подошел к женщине-проводнику. Погладил Найду.