Штрафники против гитлеровского спецназа. Операция «Черный туман»

По тому жесту, которым первый номер Schpandeu откинул в сторону свою лопатку, можно было догадаться, что ее владелец считал свою работу выполненной. Он закурил. Курил медленно. И смотрел на своих товарищей. Во взгляде его было то дикое выражение, которое взвод знал, как один из своих изъянов. Дальке хотелось над кем-нибудь покуражиться. Но никого подходящего он не видел. Мит был слишком банальной мишенью. Да и жалкой. А сила злобы пулеметчика Дальке была значительно выше. Наконец он докурил свою «Юно» и отвернулся. И ни с того ни с сего, что с ним иногда тоже случалось, брякнул:

– Ненавижу офицеров.

Бальк вначале решил, что он провоцирует своего второго номера. Но в следующее мгновение Дальке начал развивать свою мысль в его сторону:

– Арним, не дай утопить себя в этом дерьме. Ты и не почувствуешь, как оно поступит к тебе со всех сторон. Лейтенантский мундир, дружище, – наживка для дураков. Или ты решил забыть свой университет и сделать военную карьеру на фронте? Надеюсь, ты не настолько глуп, господин унтер-офицер! – по обыкновению рявкнул он напоследок, напирая на «офицер», и надолго умолк.

Он еще что-то бормотал в своем углу на охапке сосновых ветвей, источающих вязкий и по-весеннему молодой запах смолистой хвои, пинал свой Schpandeu, но несильно, чтобы ненароком не повредить свое оружие. Потом затих, и уже через минуту все услышали его храп.

– Чертов придурок, ведет себя так, как будто он здесь главный. А на сто миль кругом на одного ивана. – И Райгер в отместку довольно грубо пнул его ногой и отшвырнул с середины окопа ногу своего первого номера. Тот совершенно не отреагировал на удар товарища, даже храпеть не перестал. Вначале храп Дальке робкими камешками посыпался из распахнутого рта, пахнущего табаком и луком, но вскоре он сменился более мужественными раскатами, и от него задрожала молодая растительность, окружавшая окоп.

– Скотина, – снова сказал Райгер, устанавливая треногу для пулемета. – Ему просто не хотелось подчищать окоп и возиться с «сорок вторым». Вечно разыгрывает дешевый спектакль вместо того, чтобы честно признаться, что мечтает стать фельдфебелем. Или хотя бы штабс-ефрейтором. Мит, ну что ты там возишься, старина, – позвал он третьего номера, – давай сюда пулемет. А то он своими копытами сорок шестого размера приведет его в негодность. Угол стрельбы пускай устанавливает сам. В конце концов это его обязанность. – И, посмотрев по сторонам, сказал: – А почему у нас так мало патронов?

К Schpandeu была присоединена округлая, чем-то похожая на мини-противогаз, коробка с патронами. В ней вмещалась короткая, в пятьдесят патронов, лента. Еще две коробки лежали в ранце у Мита. Райгер знал об этих боеприпасах. Но в его мозгу сейчас, видимо, копошилось другое. Бальк и сам с беспокойством смотрел в бинокль за болото, в моросящую дождем даль, обрамленную черной грядой леса и узкой грязно-зеленой полосой берега, откуда совсем недавно ушла вода. Разлив терял очертания и характер стихии, и это произошло в одну из ночей, когда бывший крестьянин, житель небольшой деревушки, что под Ганновером, Генрих Дальке вернулся из очередного дозора и сообщил, что вода больше не прибывает, что колышек, воткнутый в песчаный берег сутки назад, не залило. А вначале казалось, что вода будет прибывать вечно и в конце концов поглотит их вместе с землянкой, с НП, лесными тропами, проложенными вдоль болота, и даже хутором, где жили местные. Все думали, что ужас России, кроме атак иванов, – это снега и мороз, да еще дороги, больше похожие не на дороги, а на широкие, иногда до пятидесяти метров, вытоптанные в сплошной грязи тропы. Но ужасом оказалась и весенняя вода, холодная, как арктическое море. Две недели назад разлив начал отступать, угроза того, что Россия поглотит их без артподготовок и танковых атак, исчезла. Но участки суши, освободившейся от паводковых вод, тут же начали занимать иваны. Вначале появлялись их дозоры и одиночные снайперы. Потом стрелковые подразделения численностью от взвода до роты. Подобное происходило и теперь. С поразительной быстротой они отрывали на узкой полоске сухой земли по опушке свои окопы. Еще сутки назад вернувшиеся с болот наблюдатели ни о каких земляных работах на той стороне болот не докладывали.

Бальк всегда смотрел на перепалку между своими подчиненными как бы со стороны. Он знал, что все его солдаты – отличные мужики и надежные товарищи. Даже Мита он не делал исключением. Что их грызня дальше драки не зайдет. А драка будет прекращена сразу. Знал и причину ненависти Дальке к офицерам.

Старик Фитц в их роту больше не вернулся. Говорят, он стал инвалидом. Кто-то из роты видел его в санитарном поезде с ампутированной ногой. Другие говорили, что на полевой лазарет налетели русские штурмовики, и гауптман Фитц во время бомбежки лишился обеих рук. Что ж, ему повезло, он вернулся к своей семье непобежденным героем. Так однажды сказал Фриц, когда они, старики, собрались в штабной избе за очередной бутылкой русской кустарной водки.

– А кем вернемся на родину мы? – сказал он тогда.