Штрафники против «Тигров»

Андрей не рассчитал выбранную скорость. Перескочив через поваленный плетень, он очутился на широкой проселочной улице. Прямо перед ним несколько фашистов в уже знакомой ему пятнистой и грязно-серой форме обстреливали с разных точек взятую в кольцо хату. Они сидели и лежали кто спиной, кто боком к Аникину, дырявя глинобитные полуразрушенные стены, и без того превращенные в решето. Крыши у хаты не было.

Для эсэсовцев появление Аникина было настолько неожиданным, что никто из них не успел даже сделать какого-либо осмысленного движения.

— Ура-а-а!!! — сам не зная почему, заорал вдруг Андрей со всей мочи. Это «ура!», подхваченное набегавшими сзади Маданом и Талатёнковым, окончательно деморализовало фашистов. Они будто впали в ступор.

На бегу, правя в сторону хаты, Андрей поливал очередью всех, кто попадал в его поле зрения. Остальных накрывали выстрелы шедших следом.

Эсэсовцы, оставшиеся в живых после этой дерзновенной пробежки, бросились наутек, выкрикивая: «Москали, москали в сели!..»

Андрей, не сбавляя ходу, прыгнул в проем развороченного окна и чуть не наскочил на обугленные балясины обрушившегося потолка.

— Николай! Николай! — окликнул он по углам, крутя головой и пытаясь отыскать в кучах золы и кусков глины и дранки своего запевалу. Нырнув в дверной проем, он очутился в четырех стенах под открытым небом, бывших еще совсем недавно горницей.

Карпенко сидел, прислонившись к стене возле вывернутой оконной рамы. Правая нога его была вальяжно откинута в сторону, а левая упиралась каблуком сапога в раскрытый ящик с гранатами, наполовину пустой. В правой руке он сжимал немецкий автомат, а в левой — как царскую державу — немецкую «колотушку», из ящика. Тут же возле него аккуратно прислоненным к стене стоял неизрасходованный выстрел фаустпатрона. В ногах валялись трубы уже использованных гранатометов.

— Здоровеньки булы… Николай… — обрадованно бросился к нему Андрей. — Ты ранен?

Он схватил бойца за плечо и внимательнно осмотрел его. Видимых ранений не было, но толком понять, цел ли Карпенко, было нельзя. И лицо, и гимнастерка, и весь он был покрыт толстым слоем копоти, черных, угольных пятен.

— Бувало й гирше[11], командир… — произнес наконец Николай. — Общение, понимаешь, с землячками… отнимает много сил. Ух, и намаялся я… два часа гранаты кидать…

XX

В развалины хаты один за другим ввалились Мадан и Талатёнков.

— Карпенко?! — все не мог сдержать порыва Телок. — Ну, ты даешь! Как же ты выжил тута? А? Тут же кишит этими пятнистыми…

— Да я и сам не верю, что вас дождался… — устало, но счастливо улыбался Карпенко. Он уже подтянул ноги и присел на корточки, растирая копоть и грязь по лицу.

— Тут еще недельку обороняться можно… — весело сообщил он. — Видали арсеналец? А?

Он кивнул в угол. Андрей только сейчас увидел несколько ящиков, длинных и покороче, штабелями и вразброс стоявших возле печи. Несколько из них были раскрыты, с других крышки просто сорваны. В одном лежали «фаусты», в других — гранаты.

— Там и патроны есть. Я как раз набрел на нужную хату. А Жила, гад, сбежал… когда меня эти басурманы повязали… Где Жила-то? Скажу ему пару ласковых…

Карпенко произнес это с наигранной угрозой. Появление товарищей прогнало все его обиды.

— Убили Жилу… — ответил Аникин. — Он танк поджег…

— Жалко… — понурился Карпенко. — Ладно, бог ему судья… Выходит, второй уже, а, командир?.. Мы с Жилой-то с наскока такого шухера тут навели. В открытый люк гранатами забросали.

— Он рассказал…

— И то молодец… — опять развеселился Карпенко. Долго горевать явно не входило в его ближайшие планы.

— Ты-то как оказался тут? — спросил Аникин, осторожно выглядывая в оконный проем. Эсэсовцы, уже очухавшись, занимали круговую оборону на дальних подступах.