Штрафники Сталинграда. «За Волгой для нас земли нет!»

Тащить тяжелые, как пушечные ядра, кругляши было несподручно, обратный путь занял часа полтора. Пока делили воду, молоко и арбузы, Воронков рассказывал о своих впечатлениях: жители поселка ждут немцев, отказались дать еду для бойцов Красной армии, и вообще, обстановка политически нездоровая. Митрохин всячески избегал разговоров о политике. Он имел в свое время неприятности, когда ляпнул что-то не в кон на партийном собрании. Поэтому он перевел разговор на конкретную тему – где находятся в данный момент немцы.

Оказалось, Воронков не знал местности, мог говорить лишь приблизительно. Борис Ходырев поторопился выручить политрука, снова начертил ножом схему местности и довольно толково объяснил ситуацию. Стрижак задавал уточняющие вопросы:

– А если они здесь прорвались?

– Вряд ли, там сплошная низина, влага под глиняной коркой круглый год сохраняется да еще озера поблизости.

– А здесь?

– На этом участке могли продвинуться, но мешает русло высохшей речки. Петлять надо.

– Ты, оказывается, знаток.

– Так мое село в ста километрах отсюда.

Воронков вроде остался не у дел, пытался что-то добавить, но общие фразы никого не устраивали. Елхов, без знаков различия, в гимнастерке со следами споротых шпал, грубо оборвал политрука:

– Не мешайся. Лучше проследи, чтобы бойцы не шатались без дела.

Стрижак и Митрохин промолчали, хотя бывший капитан оставался всего-навсего рядовым штрафником, с непомерным, по мнению Воронкова, гонором. Получалось, что политрука гнали с совещания, а прислушивались к таким, как чумазый Ходырев. Воронков поплелся прочь. Люди маялись от безделья, воды хватило лишь смочить губы. Политрук рассказал о трудностях, призвал держать дисциплину. Уголовник Надым, лежавший сразу на двух шинелях, приоткрыл один глаз, снова закрыл его и попросил не мешать послеобеденному отдыху.

– Если пожрать не принесли, так хоть спать не мешайте.

Воронкова разозлило, что Надым имеет две шинели. Многие ежились под холодным ветром, не имея ни одной, а этот развалился, как барин. Но разговор закончился не в пользу политрука. Надым просто послал Виктора Васильевича подальше. Уголовника поддержали не только шестерки, но и некоторые бойцы. Настроение окончательно испортилось после ехидной реплики:

– Вам хорошо живется, товарищ старший политрук, три кружки молока опростали, а нам на донышке досталось.

Воронков задохнулся от возмущения – какая мелочность! Он, умный человек с университетским образованием, воспитывает никчемных опустившихся людей, а они упрекают его в лишней кружке молока. Не иначе, трепло Ходырев нес языком всякую чушь. На него это похоже. Воронков не нашел что ответить, лишь спросил бойца, отпустившего в его адрес реплику:

– За какие грехи в штрафники угодили?

– За отступление без приказа, – ответил мелочный боец с искривленным шрамом лицом.

– А раньше какое звание имели?

– Старший сержант

– Стараться надо, чтобы звание вернуть. Так-то, товарищ бывший сержант.

И зашагал в направлении кучки командиров, собираясь отругать выскочку Ходырева. На полпути его догнал истошный крик часового:

– Машина… немцы… фашисты!

Майор складывал документы в полевую сумку. Капитан Митрохин вначале растерялся, его вывел из оцепенения спокойный голос особиста.

– Ну, что же вы? Распоряжайтесь…

Александр Кузьмич Митрохин не хватал звезд с неба. Имея четыре класса образования, закончил курсы красных командиров, лет шесть командовал взводом, перед войной получил роту. Его не двигали вверх, считая слишком медлительным и недостаточно инициативным. Стрижак, отвечавший за формирование штрафной роты, все же выбрал Митрохина и не ошибся. Обстоятельность и крестьянская сметливость позволили Митрохину слепить на пустом месте подразделение совершенно особого типа.

Никто толком не знал, что такое штрафная рота, а строки приказов не давали четкого понимания. Вначале ошибочно посчитали, что это вроде чистилища для забубенных душ, готовых на самые отчаянные дела. В действительности все оказалось проще. Приходили люди, осужденные за пьяные драки и воровство, отступление без приказа (а кто не отступал в 1942 году?), утерю боевого имущества. На отчаянных смертников они совсем не походили. Дезертиры в большинстве были растеряны, некоторые являлись патологическими трусами. Непонятно, за что попали в штрафники такие командиры, как комбат Елхов и лейтенант Маневич – они могли бы успешнее воевать, оставаясь на прежних должностях.

Особняком стояли уголовники, которые воспринимали происходящее как развлечение. Митрохин угадал общую для них черту – эгоизм и любовь к себе. Никто из блатных воевать не собирался, они откровенно смеялись над командирами и готовились любыми способами уклониться от боевых действий.

Так оно и случилось, исчезали в основном блатные. Капитан не оценил степень опасности. Уголовники едва не развалили тот фундамент, что он сумел создать. Особист Стрижак жестко вмешался в ротные дела, расстрелял двоих человек и в какой-то степени восстановил порядок.