Штрафники Великой Отечественной. В жизни и на экране

Конечно, миллионы людей не формулировали этот вывод столь же четко, как современные ученые, но этого и не требовалось, чтобы увидеть, что власть с ними заодно в борьбе с агрессорами. Полагаем, что именно поэтому (а не только из-за имевшегося в распоряжении власти мощного карательного аппарата) история войны не знает ни крупных антисоветских восстаний в тылу, за исключением некоторых районов Северного Кавказа, ни массового дезертирства из действующей армии (вспомним, что творилось, например, в годы Первой мировой войны), ни саботажа на трудовом фронте. Хотя, казалось бы, коллективизация, репрессии, выселение целых народов из мест постоянного проживания, тяжкие поражения в 1941—1942 гг. были подходящей почвой.

Это первое соображение, которым, безусловно, руководствовались фронтовики, хотя среди них было много обиженных властью, и штрафники в том числе.

Второе: они беззаветно воевали с вермахтом, даже не допуская мысли о союзе с нацистами, также потому, что умели отделить священное Отечество от государства как политического института со всеми его несовершенствами.

Как бы ни уверяли нас «новопрочтенцы», абсолютное большинство и фронтовиков и тружеников тыла не только не чувствовали себя в некоем гигантском штрафбате, а тем паче лагере, но, наоборот, раскрепостились. Война потребовала невиданной самостоятельности и инициативы, на каждом шагу ставила в ситуацию, при которой и руководитель, и рядовой человек должны были принимать важные решения, не оглядываясь на те факторы, которые были так значимы в мирные дни — звания и награды, мнение кадрового органа и звонок из райкома партии, социальное происхождение и родственные связи. Их поступки определяло очень простое правило: если не я, то кто же.

М.Г. Ключко:

На войне человек находится в экстремальных условиях, он подчиняется тем законам, которые диктует обстановка боевых действий. Вот, к примеру, у меня был ординарцем боец, трижды приговоренный к высшей мере наказания, не единожды совершавший побег из мест заключения. Казалось бы, такого уже исправить никто и ничто не может. А война исправила. Когда мы проходили через села или останавливались в них, он, имея всегда при себе несколько зерен бобовых, собирал вокруг себя женщин и гадал им. За это они приносили ему кое-что из продуктов. Потом он этим нас кормил. С питанием на передовой было ведь очень плохо. Понимаете, не воровал, а зарабатывал!

Люди осознавали, что под обломками режима, если вдруг победу одержит враг, будет погребена Родина. И в таком случае будущего не будет не только у поверженного государства, но и у них самих.

По ходу этой книги мы неоднократно обращались к изящной словесности. Сделаем это еще раз. Как-то критик И.П. Золотусский упрекнул Константина Симонова в статичности и идеологизированности его героев. «Я спросил его, — вспоминал Золотусский, — что он думает сделать с Серпилиным. Куда пойдет этот человек? Что, наконец, поймет? Ведь он и так подошел уже к той черте знания, за которой его ждет полный пересмотр прежних верований. Прощаясь со Сталиным в романе "Солдатами не рождаются", он понимает, кто такой Сталин. Он отправляется на фронт, где будет воевать против Гитлера, а Сталин и Гитлер теперь в его представлении одно и то же. Защищая Отечество, он, по существу, защищает Сталина и его режим»^{202}.

Если довести рассуждения И.П. Золотусского до логического завершения, то командующий армией Серпилин, после того как «понял, кто такой Сталин», должен был пойти на военный путч против правящего режима. Но литературный генерал — не реальный генерал-перебежчик Власов. Не в бровь, а в глаз попал М.А. Гареев, заметивший по этому поводу, что внутренняя эволюция симоновских героев в направлении «власовщины» противоречит как жизненной, так и подлинной литературной правде, хотя и соответствует представлениям иных литературных деятелей, слишком подверженных перерожденческой психологии^{203}.

Даже если Серпилину (как и действительным участникам войны, часто общавшимся с вождем, маршалам Г.К. Жукову, A.M. Василевскому, К.К. Рокоссовскому и их боевым соратникам) было понятно, «кто такой Сталин», в интерпретации, предлагаемой критиком, они все равно не собирались за спиной Отечественной войны устраивать войну гражданскую. Путч был бы услугой не Родине, а Гитлеру. Может быть, имея и личные претензии к вождю, они отлично понимали, что Отечество не тождественно государству, как политическому институту, и его правителю. А именно за Отечество сражается любой народ во все времена, когда приходят чужеземцы. Альтернативная постановка вопроса тут одна — сдача на милость фашистской Германии. Но победа гитлеризма для России означала бы национальную катастрофу.