Штрафники вызывают огонь на себя. Разведка боем

Отто кривлялся и хохотал над рассуждениями Кристофа Клайна о трагедии, не подозревая, что сам окажется участником страшной трагедии, которая совершается без конца, дни и ночи, и в этой жуткой пьесе ему и его товарищам отведена роль не героев, а жалких статистов, обреченных на безъязыкие муки и вой – животный, кровавый, переходящий в хрипящие, булькающие всхлипы.

– Хаген, я не могу… Хаген… – дергая за рукав Отто, забормотал Вейсенбергер.

– Что ты не можешь? – механически-бесчувственным голосом проговорил в ответ Отто.

– Не могу слышать его… Не могу… – Вейсенбергер начал дышать часто-часто, так, будто он задыхается. Руки его задергались, словно в нервном припадке.

– Ну, так сделай что-нибудь… – устало произнес Отто. Он сказал это помимо своей воли. Губы и язык сами вытолкнули изо рта слово за словом. Он как будто подсказывал Вейсенбергеру, чтоименно надо сделать. В интонации его голоса уже был сформулирован недвусмысленный намек, какизбавиться от навязчивого кошмара, который происходил не с Эдипом на сцене, а с ними наяву.

И Вейсенбергер понял. Он был далеко не дурак. Руки его вдруг перестали припадочно шнырять по шинели и замерли. Но в его столбняке было больше сумасшествия, чем в нервических дерганьях.

– Нет… ты что… я не могу, не могу… – замотал головой Вейсенбергер, будто его под дулом заставляли сотворить нечто немыслимое.

– А когда девочку и женщину… там, на поле? – спросил тем же усталым голосом Отто. – Та мты смог…

– Не-ет… – замотал головой Вейсенбергер, снова задергавшись. – Там был приказ, приказ… Там был приказ… Нет, я не могу…

– Тебя справедливо разжаловали, Вейсенбергер… – зло прошептал Хаген. – Я бы на месте гауптмана отправил тебя в штрафной лагерь. Там место таким слизнякам, как ты…

Произнеся последние слова, Отто резко повернулся к мешкам и уложил свой карабин на парчовое ложе, в специально сделанное углубление. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы поймать на мушку распластанную по мостовой фигуру Штрехмеля. Выцеливать по рыжей копне волос было очень удобно. На движение фаланги указательного пальца времени понадобилось больше. Отто не заметил, сколько. Ему показалось – целая вечность. Века – от античности до этого хмурого февральского дня.

Точный выстрел замазал рыжее пятно разляпистой красно-бурой кляксой.

« Когда Эдип, закалывая себя, шептал предсмертные слова, зрители отчетливо его слышали в последних рядах амфитеатра…»

XII

Вдруг взрыв потряс внешнюю стену дома. Осколки щебня и вывороченных камней в облаке пыли посыпалась вниз перед глазами Отто и Вейсенбергера. Они не заметили, как русские подкатили к углу сорокапятимиллиметровую пушку. Снаряд угодил куда-то вверх. Наверное, враг старался уничтожить пулеметную точку Харрингера.

Второй выстрел из вражеской «сорокапятки» стрелки, засевшие на первом этаже, уже хорошо видели. Потолок над их головами заходил ходуном от взрыва, и на головы просыпалась штукатурка.

Русские поддерживали действия своих артиллеристов плотным огнем из оконных проемов здания напротив. Пули щелкали по стенам, скалывая и вырывая куски обоев вместе с деревянными перекрытиями из стен, в щепки кромсая мебель.

Вейсенбергер отполз подальше от окна. Прижавшись к стене спиной, он испуганно озирался по сторонам, держа в руках свой «маузер». Приступ страха после гибели Штрехмеля у него стал еще сильнее.

Внутри здания, за дверным проемом, послышался неясный шум и топот. Вейсенбергер вскинул винтовку с застывшим на лице выражением немого ужаса. На пороге возник Крумм, подающий пулеметную ленту в расчете Харрингера. Он был весь, с головы до ног, покрыт слоем пыли.

Отто успел ударить по стволу винтовки Вейсенбергера. Выстрел ушел в потолок.

– Ты что делаешь?!.. Ты чуть не убил товарища!.. – закричал Хаген и в сердцах ударил Вейсенбергера по скуле. Тот безропотно принял удар. Было видно, что любая попытка достучаться до него в этот миг была обречена. Казалось, что он потерял связь с реальностью.

– Не кричи на меня! – вдруг завопил Вейсенбергер. – Ты сам только что убил Штрехмеля!..

Хаген не дал ему договорить.

– Ах ты, гад… – Отто нанес ему второй удар. Этот получился со всей силы. Вейсенбергер кубарем покатился по щебенке вдоль стены, пока не уперся в покрытый пылью, исцарапанный осколками шкаф.

– Трусливая крыса… – пытаясь умерить ярость, прорычал Отто. – Трусливая крыса…

XIII

– Чего вы затеяли?… – очумело прокричал Крумм. – Не время сейчас… Харрингер ранен. Скорее, уходить надо…

– Харрингер?… – переспросил Хаген. Позабыв о Вейсенбергере, он вслед за Круммом бросился по пролету наверх. Перила здесь еще сохранились. На втором этаже куски мебели и деревянные части перил горели, распространяя вокруг густой дым.

Харрингер лежал наискось, поперек комнаты, превращенной взрывами в разворошенный хаос. На ноге выделялась неестественно белая полоса бинта, по-видимому, наложенного Круммом. Неподалеку от Харрингера, на полу, валялся, торча сошками вверх, пулемет «МГ».