Штрафники вызывают огонь на себя. Разведка боем

– Это я, значится, когда еще у гренадера выменивал плошку, он мне про деда и сказал… Ну, у которого шнапс можно было достать. Так я ему никак не мог втолковать, что мне нужно. Он все твердил «слиговица, претек… слиговица, претек…», а я не разберу ни черта. Я ж не знал тогда, что это значит. Этот дед тогда кричит в глубь дома, зовет кого-то. Домик у него небольшой, уютный, и, главное, подвал есть. Он еще раз крикнул, и выходит из комнаты женщина. А там, понимаешь, на крыльце, где мы толчемся, темно. Вечер-то был уже… И вот женщина эта, которая вышла… Я сначала ее за жену принял дедову, ну, за старуху его. Она что-то строго так ему вдруг говорит. Будто отчитывает… А потом по-немецки вдруг: «Войдите… не будем на улице шуметь…». Это она ко мне обратилась, понимаешь? Конечно, немецким это назвать трудно… Ну, то, что она выдавала. Фразы коверкала, как будто у нее каждое слово в свою сторону бежит. Но понять можно было. Ну, я захожу, за дедом следом, и с ходу выкладываю, что, мол, мне шнапс нужен. Мол, слышал, что у хозяина есть хороший шнапс. А женщина деду переводит. И, слышу я, понимаешь, что голос-то у нее никакой не старухи и даже, возможно очень даже молодой женщины. А дед ни с того ни с сего вдруг как разулыбался и по плечу меня начал похлопывать. Это когда он услышал, что я шнапс его нахваливаю, что, мол, идет о его сливовице хорошая слава. Это она мне переводит, что, мол, ее отцу очень приятно это слышать и что господин солдат не пожалеет, что зашел к нему за слиговицей. И вот она переводит, а сама переносит из комнаты в прихожую керосинку. И я вижу, понимаешь ли, такую женщину. Черные брови и волосы черные аккуратно на белый лоб ложатся, и глаза прям горели на лице ее. А лицо ее белым-белым мне показалось. На плечах у нее платок, и поверх грудей концы лежат. Но от меня-то не спрячешь красоту!.. Там такие формы, под платком, что меня аж в жар бросило…

XVII

Рольф на долю секунды умолк, видимо, чтобы совладать с бурно ожившими в памяти воспоминаниями. Лицо его порозовело, и пар валил изо рта.

– Она как ни в чем не бывало продолжает переводить. Папаша, значит, что-то мне рассказывает, а сам берет с подоконника бутылочку и два стаканчика. И наливает оба. А я чувствую, что сливой посреди зимы запахло. А женщина говорит, что, мол, это настоящий претек. Это значит, что отец ее сливовицу дважды перегонял. А потом продолжает, что, мол, отец ее сливовицей не торгует, но, если господин солдат даст им взамен что-то из продуктов, они будут премного благодарны. Говорит она медленно, слова с трудом подбирает, а сама своими глазами черными смотрит прямо на меня. И так, понимаешь, странно смотрит, что прямо неудобно становится. Отец все-таки тут, рядом. Я тебе скажу, что и он, на свету, не таким старым мне показался, как на пороге. Я уж и подумал было, что, может, он ей вовсе и не отец?…

– Ну, а дальше что? – нетерпеливо перебил его Отто.

– Ну, дальше… – с готовностью продолжил Рольф. – Дальше мы выпили по стаканчику. Меня сразу так пробрало, что мне стало море по колено. Так понимаю, что это был смотр продукции, что-то вроде дегустации. Я, конечно, давай еще пуще нахваливать его шнапс. Тем более что продукт действительно отменный был… Ну, вот, хлопнули мы с ним еще по рюмке. А я говорю ей, что меня зовут Рольф, и спрашиваю, как ее зовут. А она говорит, что ее зовут Лесана проще – Леся… И тут она замолкает. И папаша, смотрю, тоже на меня зыркает. Оба будто ждут от меня чего-то. И тут меня осеняет, чего они ждут. Хотят убедиться в платежеспособности. Так сказать, докажи, что можешь нашим товаром интересоваться. Ну, я сухарную сумку с плеча снял и показываю им… Там и колбаса была копченая, и сыр, и консервы. И хлеб… У них стразу лица потеплели. Папаша, значит, встает и что-то говорит своей дочке. Она переводит: отец, мол, в погреб должен спуститься за слиговицей. Она в бочках дубовых зреет, чтобы была вкуснее… А еще она переводит, что отец, мол, зовет меня с собой. Там, мол, можно будет еще попробовать шнапсу, без всякой платы. А я говорю, что здесь, мол, подожду. А сам гляжу на нее так… выразительно. А она опять на меня смотрит, странно… И с отцом своим переглядываются. А он, вижу, мнется, не хочет уходить. То на нее, то на мою сумку глядит. Ну, в которую я обратно все свалил… Ну, и ушел.

XVIII