Штрафной батальон

«Отлично, отлично!» — машинально отметил Павел, радуясь, что Яффа отозвался, как положено, хотя до настоящего момента упрямо «нукал» и каждый раз приходилось его поправлять.

— Дроздов!

— Я!..

И так далее до Тихаря. На фамилию Порядников из строя никто не отозвался.

— Порядников! — грозно повторил Павел, думая, что тот зазевался или «фокусничает». Но отзыва опять не дождался.

Вскинув глаза, похолодел: в строю не хватало двадцать девятого бойца. Сколько ни смотри — семь по четыре, без замыкающего. Куда делся, рожа пакостная? Закипая гневом, прошелся взглядом по соседним взводам. Может, как бывало не однажды, валяет ваньку и пристроился куда-нибудь «по ошибке»? Но тщетно. Тихаря поблизости не было.

«Ну, гад, дождешься ты у меня!» — пригрозил про себя Павел, представляя, с каким наслаждением вытрясет из Тихаря душу, когда тот явится. Но тут пришла пронзительная паническая догадка: «Сбежал!» Сбившись, мысль заработала с лихорадочной быстротой, восстанавливая, когда и где видел Тихаря в последний раз. Память незамедлительно выдала на поверхность несколько моментов, в которых явственно предстала воображению сгорбленная, неподвижная фигура уголовника, жавшаяся к заднему борту. Сколько помнилось — все время он там сидел. А до каких пор помнится? Часов до двух, до трех ночи. Потом — провал. Кажется, успокоился и задремал сам. А он, значит, все точно рассчитал, выждал и ушел по-тихому. Ну конечно, недаром ему и кличка такая дана — Тихарь!

Стоп, только без паники и не усложнять! Укротив нахлынувшие подозрения, Павел попробовал вернуться к исходному пункту. Может, напрасно, может, и не девался он никуда, а отирается где-нибудь невдалеке с прихлебателями из других взводов или живот у него схватило?..

Разные, случайные мысли приходили в голову, и каждая вначале обнадеживала, представлялась спасительной, но, не успевая утвердиться, отметалась, опровергалась другой, усиливая разброд и сумятицу. Но должен же был кто-то его видеть…

— Бачунский! Был здесь Порядников, когда выгружались?

— Не помню, — пожал тот плечами.

— Василевич, Халявин! Куда этот выродок запропастился?

— А мы че, пастухи ему, что ль?

От этих вряд ли чего по-доброму добьешься. У них одна песня: видеть не видели, знать не знаем.

— Кто видел здесь Порядникова? — Строй молчал. — Та-ак! — Павел помедлил. — Туманов, Илюшин! Обегите другие взводы, если надо — обыщите все кругом. Но чтобы эта пятнистая образина немедленно была здесь! Даю вам полчаса! Ясно? Выполняйте.

— Есть!

Минут через двадцать посланцы возвратились ни с чем. Сомнений не осталось. Выражаясь языком донесения, во время марша к передовой солдат штрафного батальона по фамилии Порядников дезертировал из второго взвода второй роты. Вор-рецидивист, имевший ранее четыре судимости за кражи, совершил новое тяжкое преступление — уклонился от защиты Родины. Теперь это стало очевидным даже для тех, кто вначале усматривал в отсутствии Тихаря обычную самовольную отлучку. Один Салов держался прежнего мнения.

— А и чего стоим? Другие взводы давно распустили. Позанимают все хорошие места — на улице куковать будем! — раздался его недовольный, сварливый голос. — Давай командуй, взводный. Не псих же он, чтобы бегать! Явится. Ему не привыкать на гауптвахте сидеть…

С тяжелым сердцем отдал Павел команду. Второму взводу отвели место в одном из боковых помещений, где раньше размещался токарный или слесарный цех. Из цементного пола на месте старых фундаментов торчали вверх железные шпильки и обрывки подводящих кабелей. Как во всякой мастерской, где проводится ремонт техники, остро пахло маслами и бензином.

Туманов и Илюшин притащили откуда-то чугунную буржуйку и, приладив ее около окна, занялись поиском дымоходных труб. Шведов с Кусковым заделывали и утепляли ветошью выбитые оконные звенья. Сикирин мастерил коптюшки. Остальные таскали на подстилку охапки соломы.

Надо было идти с докладом об исчезновении Тихаря к ротному. Но Павел тянул, продляя каждый раз собою установленный срок, хотя понимал, что задержка с донесением наверняка осложнит его положение.

Не то чтобы верил, что пропавший вот-вот объявится самым благополучным образом, но все же надеялся. Надеялся, потому что не представлял себе предстоящего объяснения с начальником особого отдела. Одна мысль о том приводила его в безнадежное отчаяние.

Ведь именно о Порядникове как о потенциальном дезертире спрашивал особист. И он, Павел, по сути дела, отвел от него подозрения. Ротозей! Как теперь будет расценено его поведение, поймут ли правильно снова? Где гарантии, что не пособничал, не дал ложные показания? И поделом, если заподозрят. Предупреждали ведь дурака: «Смотри, будь бдителен!» Нет, возомнил о себе черт-те что!..

И чем дальше размышлял Павел подобным образом, тем собственная вина представлялась ему все более и более тяжкой. Медлить с донесением было больше нельзя. Оглядев с тоской занятых делом солдат, направился к выходу.