Штрафной батальон

Над поверхностью воды и над берегом висело множество крупных стрекоз с голубыми, отливавшими глянцем крыльями. Одна из них опустилась на тростинку в трех шагах от Павла и уставила на человека любопытный глаз-пуговицу. Подивился. Не замечал раньше, что такие большие и осмысленные у них глаза.

Вдруг погрезилось, что все это: и погожий июньский день, и тихая речушка, и он сам, сидящий над ней, — все это уже когда-то было. Конечно, это один из их предвоенных выходных. А вот и она сама — Лелька. Тихо подкрадывается к нему сзади, сейчас озорно обхватит за шею, повалит…

И до того явственно представилось, как в следующий момент захлестнутся на шее тонкие милые руки, что он вздрогнул и невольно обернулся. Чертовщина!

Поднявшись, Павел старательно постирал задубевшие портянки, крепко их отжал и развесил сушиться на ветках ивняка. Поеживаясь, полез в воду, чтобы отмыться самому.

Случайно взгляд упал на округлый черный предмет, видневшийся под спутанными водорослями. Подумалось — черепаха. Сделал несколько шагов, осторожно подсунул руку. Оказалось — немецкая каска. Ржавая, насквозь пробитая снайперской пулей. Брезгливо повертел в руках. На внутреннем кожаном ободке различил расплывшуюся или стершуюся готическую вязь букв. Машинально прочитал имя владельца — Карл Готберг.

Размахнувшись, зашвырнул каску подальше. В одно мгновение померкло все настроение. Бурые пятна ряски стали казаться высохшими лужицами человеческой крови. Выбравшись на берег, в сердцах скомкал недосохшие портянки, натянул сапоги на босу ногу и заспешил во взвод.

На полдороге встретил запыхавшегося Илюшина — ротный срочно вызывает. Ульянцева нашел в расположении кухонь, тот распекал за нерасторопность поваров. Досталось и Павлу.

— Где тебя черти носят?

— Выкупаться ходил…

— Нашел время! Давай быстро четырех человек и старшего с ними, продукты с помпохозом получать. Да смотри, чтоб надежные были. На армейские склады поедут. Чтоб из блатной шатии и близко никого не было!

Старшим Павел Баева назначил, а с ним — Гайко, Богданова, Жукова и Фокина. Только одних отправил — других встречать надо. В «досыл» прибыла в батальон еще одна маршевая рота с пополнением — человек сто. Во второй взвод новеньких распределили. Карманные воришки, сопляки. Моложе Витьки Туманова. Сукотин по кличке Карасюк и Ромашов — Куркуль.

Первый — рыхлый, вялый, будто больной. Идет — нога за ногу цепляется. Второй, напротив, чересчур энергичен и общителен. Не успел во взводе появиться — почти со всеми обзнакомился, чечетку с лихим перестуком сбацал и двадцать метров на руках на спор прошел. Сукотин за ним как привязанный ходит, во всем подчиняется.

Плохо, что военному делу не обучены, винтовки в руках не держали. Ротный приказал организовать обучение. Но когда, как? Может, без хлопот определить их в подносчики патронов да научить диски заряжать?

Наудачу подвернулся под руку Кусков:

— Ниче ребята, а? Дурцу вышибить — глядишь, люди получатся.

— Вот ты этим и займешься! — поймал его на слове Павел.

* * *

Среди ночи Павла разбудил Баев. В дороге ребята задержались, да и на разгрузку машин время требовалось. В остальном все в норме.

Вместе с Баевым пришли Махтуров и Шведов. Спустя минуту из соседней землянки заявился Кусков. Туманов сам выскочил — нюх на еду у него собачий.

Баев развязал вещмешок и по-крестьянски степенно выставил в центр две фляжки, пару банок «Второго фронта», как называли мясные американские консервы, и булку черного хлеба, которую тут же порезали крупными кусками.

— Ешьте, братцы, честным трудом заработано. За погрузку выдали, — сказал он. — Не все интенданты жмоты. Посчастливило нам.

— А это зачем? — с неудовольствием покосился Павел на фляжки, в которых была, конечно, не вода.

— Ты хоть помнишь, какое сегодня число? — спросил Шведов.

Павел покопался в памяти — 22 июня.

— То-то! — удовлетворенно укорил Шведов, считая, что тем самым вопрос о целесообразности фляжек решен положительно.

В этот момент снаружи послышался шум шагов, и все насторожились. Шаги направлялись к двери землянки. Кого нелегкая несет? Через порог дружно ввалились Гайко, Жуков и Богданов.

— Разреши, взводный, к вашему шалашу, — сияя безмятежной улыбкой, ради приличия попросил Гайко, а сам уже пробирался вперед, заранее уверенный, что не окажется в этом кругу лишним. — В тесноте, да не в обиде.

Обид появление друзей ни у кого не вызвало, но разместиться всем стало невозможно. Павел глянул на циферблат — два часа.

— Давай наружу. Тут неподалеку ложбинка есть. Только тихо.

Ночь тихая, теплая. Расположились в укромной низинке, на траве. Первую стопку и слово предоставили взводному.

Не любил Павел и не умел тосты произносить. Если, случалось, просили в компании — отнекивался. Сказал просто:

— Вторая годовщина сегодня, ребята, исполнилась, как война началась. Как началась — знаете. Сегодня другой день: позади Сталинград, впереди — Берлин. Давайте выпьем за то, чтобы третью годовщину в мирной обстановке пришлось встречать, за то, чтобы и у нас с вами в дальнейшем все хорошо было. За победу!..