Штрафной батальон

Сбоку Павлу видно было, как натянулась у него на скуле коричневая кожа и сошелся в щелочку раскосый глаз. Хладнокровный. Первый выстрел сделал, когда до танка меньше сотни метров оставалось. Но промахнулся — качнуло того на выбоине. Второй снаряд чиркнул вскользь по броне, вспыхнув яркой короткой искрой. Но зато третий угодил в самое сердце. Дернувшись, машина по инерции прокатилась еще несколько метров и встала, испустив легкое облачко из-под моторного люка, вслед за которым прорвался язык ослепительно белого пламени.

В откинувшемся люке башни показалась черная фигура танкиста, но тотчас сникла, изрешеченная гроздью пуль, густо сыпанувших по броне. Десятки бойцов, с жадной мстительностью подстерегавшие этот момент, разом нажали на спусковые крючки. Но торжество было недолгим.

Вывернувшись из крутых волн дыма, распускаемых подбитой машиной, второй танк, очевидно засекший воронку с бронебойщиками, с ходу выстрелил по ней из пушки, одновременно хлеща из пулемета по окопам штрафников. Тяжелая трасса с воем пронеслась над головой, заставив Павла присесть и прижаться к стенке окопа. Следом позади ячейки треснул перелетный орудийный снаряд. За ним с коротким промежутком — другой, но гораздо ближе, почти сразу за кромкой траншеи. С визгом взмыли вверх осколки, принудив Павла пригнуться ниже. Потом столб разрыва взметнулся над самым бруствером, накрыв его весомым пластом обвалившейся стены.

Когда Павел, переждав осколочный град, вновь приподнялся над бровкой окопа, головной танк, перебирая змеившимися гусеницами, уже нависал над воронкой бронебойщиков. То ли патрон заело, то ли капсюль не сработал, но выстрелить еще раз наводчик не успел. Бросил ружье, нырнул в последний момент на дно. Но слишком мелкой была воронка, чтобы можно было спастись…

Под танк полетели гранаты, и он, теряя гусеницу, тяжело осел назад, в воронку, задрав кверху еще не остывший ствол орудия. По нему без промедления со всех сторон хлестнули пулеметные очереди, зацокали бронебойные пули.

Ближняя «четверка» попыталась было приблизиться к подбитой машине, чтобы взять ее на буксир, но около ее носа вздыбилось несколько гранатных разрывов, и она вынуждена была попятиться, оставив надежду оказать помощь гибнущему экипажу.

Словно шаровая молния, вонзился в обреченную машину артиллерийский снаряд, и она пыхнула костром. Это был шестой танк, горевший на подступах к позициям оборонявшихся. И он как бы ставил точку на наступательном порыве фашистов. Танки стали медленно отползать, огрызаясь пушечно-пулеметным огнем. Прикрывали их отход два тех самых приземистых незнакомых танка, пятившихся задом.

Что лобовая броня у них гораздо прочнее, убедились штрафники собственными глазами. Несколько прямых попаданий снарядов выбили из башен «Тигров» лишь пучки искр. Обыкновенный «Т-4» эти снаряды прошили бы насквозь.

Пробравшись в ячейку к Павлу, Махтуров щупал отползавшие «Тигры» азартно горевшими глазами и сожалел, как охотник, упустивший вспугнутую ДИЧЬ:

— Уйдут, собаки! А ведь еще бы чуть-чуть — и можно было рвануть их гранатой!..

Не отвечая, Павел думал о том, что, получив по носу, фашисты непременно обрушат на передний край артиллерийско-минометный огонь либо авиацию, а возможно, то и другое сразу. Незадачливый танковый наскок (он никак не мог понять, на что рассчитывали гитлеровцы, организуя его без поддержки пехоты) — лишь прелюдия к настоящему, серьезному бою, который, по всей вероятности, растянется на весь день и поглотит все силы.

— Потери во взводе есть? — спросил он у Махтурова.

— Саблука осколком в шею, сразу наповал… Садчикова задело. Больше не знаю.

— Давай — в траншею и, как только начнется обстрел, немедленно отводи людей в укрытие, без приказа. Понял? Они сейчас начнут…

И точно. Не успели танки скрыться из поля зрения, как вражеская артиллерия начала гвоздить передовую. Над окопами взвихрились тучи серой пыли и дыма, закрыли небосвод. Роями носились визжавшие стальные осколки.

Через несколько минут после начала обстрела от Ульянцева прибежал связной Илюшин и, плюхнувшись рядом с Павлом, задыхаясь, передал приказ ротного на отход в укрытия.

— Давай быстрей, взводный! Ротный велел сразу… А то Монаха вон сейчас по кумполу врезало. Отторопился!..

* * *

В блиндаже было сумрачно и душно.

У самого входа, поближе к свету, перебинтовывал окровавленную руку Петрунин, нервничая и негромко ругаясь на своего помощника — Хасматулина. Тут же накладывала повязку на рассеченный лоб Садчикову санинструктор Малинина.

Садчиков под ее руками ойкал и корчился. Малинина фыркала, грубовато утешала:

— Тоже мне, воин царя небесного! Кожу ему поцарапало, а он расскулился, как сопливчик. Другим ноги отрывает, и то ничего — молчат. А этот, гляди, и в обморок, чего доброго, хлобыстнется, здоровила такая!..