Штрафной батальон

Здоров портовый грузчик. Пока втащил наверх его могучее тело, задохнулся и обессилел.

— Ну вот, теперь полный порядок, — обосновавшись за пустовавшим оконцем и притерпевшись к боли, проговорил Фокин. — Бывай, взводный. Сейчас фрицево племя получит от меня последний штрафной приварок!..

Спускаясь вниз, Павел услышал, как за спиной ударил фокинский автомат. И почти одновременно в сознании выделилось, что долго не отвечает пулемет Гайко.

Заскочив вновь в алтарь, Павел увидел под стеной обливающегося кровью Гайко. Разорвав на себе гимнастерку, Федор пытался перевязать голову. Но прежде, чем Павел успел броситься к нему на помощь, в трех шагах от него шлепнулась на пол очередная немецкая граната.

Несмотря на треск перестрелки, явственно услышалось, как стукнулась она о доски и, сделав несколько оборотов, остановилась. Парализованный тем, что неизбежно должно было произойти в следующие мгновения, впился в нее остановившимися глазами. Показалось, что слышит даже, как она шипит, будто шкварчащее сало на сковородке. А мысли бежали сами собой, помимо скованной воли. Больше десятка раненых на полу и Жуков с автоматом у окна. Они все или он один?

Нет, он не выбирал, выбор был предрешен, он только подумал, что возможны два исхода. А сам уже кинулся на гранату, накрывая ее своим телом. И уже чувствуя под собой ее холодок, инстинктивно, все сильней и сильней, до боли, вжимался телом в пол. Кажется, что при этом успел еще подумать без сожаления, как о вполне неизбежном, что вот и конец, все. А взрыва все не было. Расслабляясь и обмякая, Павел машинально отсчитывал секунды и, уже понимая, что его и не будет, потому что счет перевалил за двадцать, все еще не мог в это до конца поверить. Продолжал считать все медленней: тридцать, тридцать один, тридцать два… Наконец, сознавая нелепость своего дальнейшего промедления, с опаской приподнялся, опираясь на ватные, бесчувственные руки, сел на колени. Неразорвавшаяся граната маячила и двоилась в глазах.

Окончательно придя в себя, схватил ее за ручку и, бросившись к окну, швырнул мимо опять припавшего к пулемету Гайко. Кажется, никто, кроме двоих-троих раненых, ничего не заметил. Жуков как стрелял, так и не оборачивался.

— Как ты? Здорово задело? — наклонившись к уху Гайко, прокричал Павел.

— Средне. Чуть-чуть правей — и было б худо.

— Надо держаться, друг. Сможешь?

Гайко скосил на Павла сердитый глаз:

— За нас не беспокойся, взводный! Выдержим…

Выскочив из алтаря, Павел, держась стены, побежал в дальний конец, на ходу подмечая, кто из уцелевших солдат и где держит оборону. И тут его подстерегал новый удар. В одном месте, опустившись на кучу битого кирпича, лежал и умирал с распоротым осколком гранаты животом Шведов.

— Станислав! — Рванувшись к нему с упавшим сердцем, Павел опустился рядом на колени, испуганно и суетливо встряхнул за плечо. — Славка, друг! Как же это?..

— У-у! — слабо застонав, Шведов приоткрыл веки, повел отрешенным, угасающим взглядом.

— Плохо тебе? — Но можно было и не спрашивать. Шведов не ответил, вновь смежив отяжелевшие веки.

— Ладно, лежи. Сейчас я тебя перевяжу, легче станет… — Достав индивидуальный пакет, Павел зубами разорвал плотную бумагу.

— Не надо. Конец мне, — выдавил Шведов.

— Оставь это, слышишь! Все будет хорошо!..

Но Шведов уже судорожно вытягивался. Сознание и силы уходили из цепенеющего тела, и он, страшно напрягаясь, будто пытался их задержать, наконец, собрав остаток воли, вскинулся в последний раз:

— А неохота подыхать, Паша! — и сник навсегда.

Оглушенный, придавленный смертью друга, Павел стоял на коленях над его бездыханным телом, не в состоянии постичь случившегося. Как же так, Славка? Потом машинально достал выглядывавший у того из-за голенища какой-то тряпичный сверток и так же бессознательно развернул. В чистом куске байки оказалась завернутой пара новеньких лейтенантских погон…

Едва оправился от одного потрясения, как сзади, в алтаре, громыхнул подозрительный гранатный взрыв. Подозрительный потому, что рванул, как показалось, где-то ниже уровня пола и по звуку походил на нашу «лимонку».

Тупо соображая, бросился в ту сторону и через несколько десятков шагов наткнулся на ползущего навстречу Халявина. Свежая рана на голове, и след кровавый позади остается. Одного взгляда достаточно, чтобы понять: последние минуты Карзубый доживает.

Увидел взводного, обрадовался глазами, хотя лицо кривила недобрая, застывшая ухмылка. Припал подбородком на руки, отдышался и, словно боясь, что не успеет высказаться, заторопился, хрипя и сглатывая слова: