Штрафной батальон

— Вы все провинились перед Родиной и направлены в штрафной батальон искупать свою вину. Этим батальоном доверено командовать мне, майору Балтусу. За его дисциплину и боеспособность я несу полную и безусловную ответственность перед народом, партией и Советским правительством. Как командир и как коммунист. И я это доверие обязан оправдать и оправдаю. Предупреждаю: любое нарушение приказа или распоряжения вышестоящего командира в штрафном батальоне строго наказывается, и я буду карать виновных безжалостно, вплоть до расстрела, как командир и как член военного трибунала… — Он сделал в этом месте многозначительную паузу, дабы все могли прочувствовать с несомненной определенностью, что сие означает, и продолжал, едва приметно усмехнувшись: — Имейте в виду: с сегодняшнего дня вы становитесь самыми богатыми солдатами в нашей армии… — Снова загадочная пауза, нагнетающая напряжение. — У простого солдата может быть только одна смерть. Причем почетная. В бою. Во славу Родины. У вас же в запасе есть и другая — позорная. За повторное нарушение закона. Я уверен, что абсолютное большинство из вас хотя и оступилось, но осознает свою вину и осуждает себя судом совести. Несмотря на ошибки, большинство остались советскими людьми и патриотами. И постараются доказать это в предстоящих боях с фашистами. Вернут себе честное имя и самое дорогое и чтимое звание в нашем обществе — товарищ! Я не буду жалеть о тех, кто не отказался от своего позорного прошлого и надеется прожить так же в будущем. Я сказал все. Остальное — детали. Ваша дальнейшая судьба в ваших руках. Советую еще раз усиленно подумать над моими словами и сделать окончательный выбор. Больше душеспасительных разговоров на эту тему не будет.

Кончив говорить, комбат вновь поправил фуражку, наклонил голову и, повернувшись, все так же, без лишних слов, направился к выходу, жестом показав младшим командирам, чтобы приступали к своим обязанностям.

Знакомый старшина-сверхсрочник зычно скомандовал:

— Выходи строиться!

Не услышали старшину штрафники. В ушах еще властно звучал голос комбата. Сковал, захватил он их и не отпускал. Никак от смысла сказанного оторваться не могли. Так перед трудным пробуждением бывает: просыпается человек, уже слышать, сознавать себя начинает, а не хочет, не может ото сна оторваться, судорожно, изо всех сил цепляется за что-то тревожащее, ускользающее, мучительно схватить, понять хочет, а не может. Пришлось старшине повторить команду.

Подстегнутые его злым окриком, повалили в дверь. Выбравшись во двор, заметались вновь, настигнутые следующей командой старшины:

— Фронтовики! Направо отходи — к сержанту Николаеву. Рабочий люд — налево, к сержанту Сазонову. Ну, а тех, для кого тюрьма — дом родной, прошу до меня лично пожаловать!

Суматошно, наталкиваясь друг на друга, разобрались по шеренгам, построились. Один Салов в центре неприкаянным остался, потерялся как-то, затрудняясь, куда определиться. Попятившись под усмешливым взглядом старшины, подался было за Сикириным, но нарвался на окрик.

— Ты куда? — грозно осадил его старшина. — А ну, иди сюда! Р-р-работяга!..

Оглядел свое воинство, прищурился властно, как комбат:

— В шеренгу по одному! Становись!

Выждал время. Заметив, что Яффа по-бабьи животом из строя выпятился, ткнул его кулаком под пряжку. Шуткой вроде, но чувствительно. Яффа поморщился.

Карзубый решил старшину попугать, смелостью своей покрасоваться. Плечами пренебрежительно передернул, хмыкнул с напускным, подтекстовым безразличием:

— А начальничек-то у нас больно резвый. Ночью, гляди, как-нибудь выйдет с вахты, а до барака и не доберется. Где-нибудь под досками с переломанными ногами найдут…

Черноусое лицо старшины напряглось, губы в ниточку вытянулись.

— В штрафбате, к вашему сведению, за пререкания с командиром гауптвахта полагается. В случае необходимости разрешено применение оружия. Так что считайте, что я ваши слова пока не слышал, — подошел к Карзубому, просунул руку под небрежно затянутый ремень, встряхнул.

— В строю сначала стоять научись как положено и запомни, что в армии после команды «Стройсь!» разговаривать нельзя. Не на тюремном дворе. Когда спрошу, тогда отвечать будешь.

Справившись о необходимых сведениях, записал по порядку в список фамилии Карзубого, Тихаря, Яффы. Дойдя до Мани Клопа, старшина поднял голову от бумаг. Выслушивал, сощурясь, с тем хорошо известным хитроватым выражением на лице, с каким один из собеседников не мешает второму излагать заведомую ложь.

Выслушав, поправил грубовато:

— Не вторая у вас судимость, а пятая. Впредь попрошу ничего не забывать и не путать. У нас эти номера не проходят.

С обязанностями своими старшина быстро управился. Шеренга рецидивистов коротенькой оказалась — всего тринадцать человек, считая цыгана Салова. Занеся Данилу в описок последним, старшина притворно изумился:

— Неужели все вундеркинды? Одна посредственность осталась, — и, распустив уголовников, переключился на помощь сержанту Николаеву.

* * *

Надвинулся вечер. Большая часть землянки погрузилась во тьму. Штрафники ожидали ужин, негромко переговаривались.