Штрих-код

Почти все общежитие еще пустовало – народ начнет съезжаться только завтра. В воздухе плавал запах краски, со стороны душевых доносились чьи-то голоса и стук: кажется, там что-то ремонтировали. Ни следа того, кто прошел по коридору; Катя сбежала по лестнице и, оказавшись в холле, услышала, как загремел гром.

В одно из окон она увидела, как перед общежитием остановился автомобиль – черный, низкий, больше похожий на живое существо, которое приготовилось к прыжку, чем на машину. Огромный, глянцево сверкающий таракан; Катя замерла, боясь сдвинуться с места. Знакомый страх вернулся, сжал ее в ледяных лапах. Из машины выскочили два ее знакомца с набережной, и один с поклоном открыл дверцу.

Катя сделала крошечный шаг – отсюда она видела вахтера, который с разинутым ртом смотрел на того, кто вышел из машины. Высокий мужчина, красавец с бледным лицом и черной гривой кудрявых волос, казался неживым – так глубоко ввалились его глаза, так темны они были. Гром снова раскатился над общежитием, сверкнула молния, сделав все черно-белым, и Катя увидела, как над хозяином машины проявилась зубастая золотая корона, а по плечам мазнуло красным – легла мантия, упала тяжелыми складками.

– Кравцова Екатерина Андреевна, – король говорил негромко, и Катя при всем желании не смогла бы услышать его отсюда, но все-таки услышала. – В какой комнате?

– Че-четыреста пятая, – запинаясь, проговорил вахтер, и троица вошла в общежитие.

Катя бросилась бежать. Уже сворачивая к лестнице, она обернулась и увидела…

Нет. Нет, она не могла этого увидеть.

Король поднял руку – повинуясь его жесту, двое с набережной упали на четвереньки, и в ту же минуту перед Катей во всей своей лютой красе предстали гнилые гончие. Огромные мертвые собаки, наполовину разложившиеся, с алыми звездами глаз в провалах черепов и белыми дугами костей, что торчали из черной шерсти, слипшейся сосульками – от них веяло таким ужасом, что все качнулось и поплыло в сторону.

Катя заверещала высоким чужим голосом и бросилась к лестнице. Гончие летели за ней, и земля тряслась от их поступи. Король двигался следом, он не спешил, и Катя, почти выплевывая свое сердце от страха и бега, знала, что ему нужна ее голова.

Она не запомнила, как вбежала в свою комнату – просто поняла, что стоит у зеркала, и все плавает вокруг, как на карусели. Грудь разрывало от боли, и Катя никак не могла понять, почему смотрит в зеркало и видит в отражении не свою комнату, а какой-то офис. Длинный стол, шкафы с книгами и папками, принтер…

Потом в зеркале появился Ростислав, и Катя услышала топот гнилых гончих на этаже. Удар! Дверь содрогнулась, но каким-то невероятным чудом выстояла.

– Пойдем? – спросил Ростислав и протянул руку к Кате. Зеркальная гладь дрогнула и потекла, и Катя поняла, что рука уже здесь, в ее комнате, и она может к ней прикоснуться.

Дверь снова затряслась – казалось, вся комната пляшет. Катя схватила Ростислава за руку, успела удивиться тому, насколько холодны его сухие твердые пальцы, а потом рухнула вниз – в ту самую минуту, когда дверь слетела с петель, и гнилые гончие ворвались в комнату.

Катя ударилась лицом в чью-то грудь и услышала далекое лязганье зубов. По затылку ударило вонью мертвого дыхания, снова сделалось холодно, а потом стужу сменило жаром, и Катя поняла, что стоит, уткнувшись лицом в пиджак Ростислава, и ее трясет от ужаса. Ей казалось, что она никогда в жизни не сможет разжать пальцы и выпустить лацканы.

Потом она поняла, что Ростислав обнимает ее – осторожно, по-дружески.

– Все, Кать, – услышала Катя откуда-то сверху. – Все. Ты прошла.

***

Вода в стакане была ледяной. Зубы Кати клацали по краю, но страх отступал, и дышать становилось легче. Обернувшись, Катя посмотрела в зеркало и увидела отражение кабинета и себя – бледную до синевы, трясущуюся, неживую.

Ни следа ее комнаты в общежитии. Никаких гнилых гончих. В зеркале была только девчонка, которая почти без чувств осела на пол.

– Ну как? – мягко спросил Ростислав. Присев рядом на корточки, он заглянул Кате в лицо, и ей сделалось невыносимо стыдно. Он спас ее, а она ему не поверила. – Полегче?

– Да, – кивнула Катя, протянула ему стакан и снова обернулась к зеркалу. Никого. Не было тех тварей, что за ней гнались. А она была. – Я… я не знаю… то есть, это можно, вот так ходить через зеркало?

Ростислав кивнул, осторожно забрал у Кати опустевший стакан и ответил:

– Можно. Как и много других вещей.

Катя провела ладонями по лицу. Что сейчас делают гнилые гончие? Разносят общежитие? Вспарывают живот вахтеру? Ей захотелось дотронуться до Ростислава – просто для того, чтобы убедиться: он живой, и она жива, и чудовищ здесь нет.

– А где мы? – спросила она. Голос, казалось, навсегда утратил громкость и сделался безжизненным и глухим. Все внутренности будто скрутило в узел; Катя прижала руку к животу, испугавшись, что ее сейчас вырвет.

– Так называемый колледж социальных инноваций, – ответил Ростислав. – Для таких, как мы с тобой – и тюрьма, и родной дом. Ты ведь хочешь учиться, как-то потом устроиться в жизни?