Штрихи к портретам и немного личных воспоминаний

Мне довелось видеть Сергея Ивановича лишь однажды. В начале августа 1950 года мы приехали с Евгением Викторовичем из Ленинграда, который он, уже давно тесно связанный с Москвой, с МГУ и МИМО, Институтом истории АН СССР, продолжал, как и в годы молодости, считать своим родным домом. Но было лето, и академический дачный поселок Мозжинка под Звенигородом стал для Евгения Викторовича, всю жизнь не признававшего дач, дачников и дачной жизни, необходимым, — слишком тяжелы были для него, семидесятипятилетнего, последствия недавних операций и тиски наступавшего диабета. Обычно во время своих прогулок Тарле (его дача была на краю Мозжинки) направлялся в лес, подальше от жилья, но в этот раз прошел дождь, тропинки отсырели, и мы с ним прошли в глубь поселка и встретили Сергея Ивановича Вавилова. Мне еще не приходилось видеть, чтобы Тарле к кому-нибудь относился так любовно и тепло, как к Сергею Ивановичу, так заботливы и искренни были его расспросы, и эти радушие и внимание были взаимны. Оба они не чувствовали себя былыми «молодцами». Читая сейчас прекрасные страницы отрывочных воспоминаний, написанные Сергеем Ивановичем как раз в те дни, когда состоялась наша встреча, понимаешь, как хотелось ему оживить в себе ушедшее с годами и здоровьем чувство молодой уверенности в своих силах.

Е. В. Тарле было суждено пережить Сергея Ивановича, и те несколько лет, еще дарованных ему судьбой, были нелегкими — помимо неизбежного усугубления болезни ему предстояло еще выдержать необоснованные нападки и не совсем научную полемику в печати, все это было особенно несправедливо по отношению к нему, так как касалось его известной книги «Нашествие Наполеона на Россию», сослужившей у нас в стране и за рубежом добрую патриотическую службу в годы Великой Отечественной войны. И это Тарле перенес мужественно, и сердце его не ожесточилось, и двери его дома оставались открытыми для прошлых и будущих друзей, среди которых особое место заняла Ольга Михайловна Вавилова, ибо в ней воплотилась теперь священная для Евгения Викторовича и его домашних память о братьях Николае и Сергее Вавиловых. Вместе с О. М. Вавиловой нередко приходила ее сестра Е. М. Багриновская, писательница, человек интересной и трудной судьбы. Беседы тянулись допоздна, оживали дорогие образы…

А сейчас — Новодевичье кладбище, где участники былых бесед — и Вавиловы и Тарле — так недалеко друг от друга.

Иосиф Абгарович Орбели

В недавно опубликованных воспоминаниях о Тарле один из мемуаристов назвал академика Иосифа Абгаровича Орбели в числе интереснейших людей, которых можно было встретить в ленинградской квартире Евгения Викторовича.

Кроме старинной дружбы, их связывало близкое соседство. Окна их стоявших рядышком на Дворцовой набережной домов смотрели в Неву и на Петропавловскую крепость. Собственно, дом Орбели, который построил и в котором жил Кваренги, некогда именовался Эрмитажным театром, был частью Эрмитажа н соединялся с музеем переходом над Зимней канавкой. Более скромный дом Тарле не имел столь славной истории, но и не портил своим видом общего ансамбля Дворцовой набережной. (Разумеется, академики занимали квартиры, а не целые дома-дворцы.)

Дворцовая набережная, автомобильное движение по которой в сороковые-пятидесятые годы еще не было столь интенсивным, служила и для Тарле, и для Орбели местом недалеких прогулок. Впрочем, режим работы был у них разным — Орбели был директором Эрмитажа, а Тарле во время своих приездов в Ленинград работал дома, изредка выезжая в Публичную библиотеку, архивы и на дальние прогулки — на Елагин остров. Так что на улице они почти не встречались.

Тарле вставал рано, проходил к себе в кабинет и принимался за работу, а за окном только разыгрывалась медленная невская заря. Первый перерыв он делал часов в десять утра, покидая для завтрака свой кабинет, либо устраиваясь с чаем тут же за старой работы письменным столом.

Во время одного из таких кабинетных завтраков, когда я принес ему чай, он подошел к окну, чтобы размяться и в тысячный раз полюбоваться невским простором от стрелки Васильевского острова до Выборгской стороны, и вдруг тихо воскликнул:

— Орбели идет!

Я выглянул следом и увидел старика с большой пегой бородой и крупными нездешними чертами лица. Он показался мне человеком загадочным, владеющим тайнами и волшебным словом, как какой-нибудь шейх из арабских сказок, я легко мог представить себе его в роскошном одеянии на безлюдных, опаленных солнцем улицах старого восточного города. Я сказал об этом Тарле. Он усмехнулся:

— Внешность обманчива! Он — европеец до мозга костей. Я думаю, что ты и сам в этом сумеешь убедиться.

Говоря это, Евгений Викторович не отводил внимательного взгляда от Орбели, медленно идущего вдоль парапета к изгибу моста над Зимней канавкой.

Через несколько дней в доме Тарле ждали гостей к ужину. Был приглашен известный хирург Ш. с женой, — после недавней весьма сложной операции Евгений Викторович считал себя обязанным ему жизнью. Обещал прийти и Орбели.