Штучки!

– Видишь, мы с ней почти что на равных! – ликовала Жанин, стараясь убедить дочку. – Никогда не поздно подняться по социальной лестнице. Только представь себе любую богачку в уборной – и сразу поймешь, что мы ничем друг от друга не отличаемся.

– Если мы ничем друг от друга не отличаемся, к чему тогда подниматься по социальной лестнице!

– Хватит умничать! Начиталась своих книжек – слишком уж ты много читаешь. Хотя… и правильно делаешь, читать полезно для общего развития, для культуры. А культура придает элегантность. Читать – это все равно как сходить на концерт. Надо же, ты ведь теперь подружишься с дочкой Гара, а она ходит в школу Святой Марии, и у них там темно-синяя форма и все такое! Надо выбрать тебе какой-нибудь такой наряд на воскресенье…

Лучше умереть, чем идти в старом платье Анн-Лор, подумала Флоранс.

– Посмотрим в «Monoprix», может, там найдется что-то подходящее по сходной цене, – предложила Жанин.

На другой стороне проспекта Генерала Леклера солнце палило куда яростнее. Флоранс и Жанин миновали школьный комплекс Дени Дидро, четыре низких здания на плешивых лужайках, по одному для каждой ступени обучения. Флоранс поднялась уже на третью, а конца-краю унылой равнине детства и отрочества все еще не было видно. Ручки пластикового пакета прилипли к взмокшей ладони, мыски белых носочков, там, где в них упирался большой палец, посерели. Мелкие горести.

Лифт корпуса «Б» в проезде Мопассана опять сломался. Жанин и Флоранс поднимались на пятый этаж пешком, мать – отдуваясь, дочь – скорее довольная тем, что не надо утыкаться носом в непристойные картинки, выцарапанные на металлических стенках. На площадке третьего этажа вокруг вспоротого пакета виднелась засохшая молочная лужица.

– Два дня как напакостили здесь, – не прерывая восхождения, ворчала Жанин, – и хоть бы кто подумал вытереть! Всем задницу лень согнуть!

Флоранс бегом пробежала последние два этажа, подметки ее сандалий звонко щелкали по крапчато-серым ступенькам. Четыре пролета, по шестнадцать ступенек в каждом, она каждый раз их пересчитывала и радовалась тому, что над ними уже никто не живет. У двери она оказалась раньше матери, отперла своим ключом. Отец сидел в гостиной – как она его оставила, уходя к мадам Гара, так и не сдвинулся с места. Равнодушный к жаре, от которой плавился линолеум, он ни теплой фуфайки не снял, ни шторы не опустил. Дени Мельвиль устало улыбнулся любимой дочке. Флоранс выключила телевизор, вынула у него из рук спицы, с которых свисали сорок сантиметров шарфа платочной вязкой, спрятала вязанье за диванную подушку и положила отцу на колени раскрытую книгу.

– Папа работает! – сказала она входящей в комнату матери.

Жанин, пожав плечами, бросила к ногам мужа сумку с вещами:

– Одежки для нашей девочки! Раз уж кто-то не способен прокормить семью, приходится жить подаянием.

Флоранс скрылась в комнате, боясь, как бы и ее не замарало унижение, которое испытывал отец.

– А ты что здесь делаешь? Отдавай сейчас же кукол!

– Ты в них никогда не играешь! – заупрямился Венсан.

Папа вяжет, пятилетний братишка играет в девчачьи игры – да где ж в этом доме мужчины? Ну вот, опять он взял мои книги, чтобы построить дом для кукол. Флоранс решила не злиться – день слишком жаркий.

– Книги трогать нельзя, – только и сказала она.

– А почему мама кричит? Фло, я боюсь! – захныкал малыш.

– Не бойся, дружок, и не лезь в их дела, взрослые сами разберутся!

Флоранс обняла брата. Ей казалось, он страшненький, и пахнет от него всегда противно, но она его жалела. Если Венсан болтается тут, то ведь только из-за того, что деваться некуда – он спит на диване в гостиной. А чужие вещи хватает, потому что у него, считай, нет собственных игрушек. Братишка Флоранс родился как раз в тот день, когда матери исполнилось тридцать, и ее такой подарок не сильно обрадовал. Отец же с тех пор нет-нет да и отпустит шуточку насчет чудес Духа Святого. Наверное, и сейчас ссора за стенкой разгоралась по той же причине.

– Кукол можешь оставить себе, – предложила Флоранс, видя, как сморщился от страха Венсан. – Но с книгами надо обращаться аккуратно. Они библиотечные.

И в животе у нее что-то тоскливо сжалось. Давным-давно надо было вернуть «Трех мушкетеров» и «Черный тюльпан», но она потеряла «Край, куда никогда не доедешь» и с тех пор не смела показаться в библиотеке. Она преступница, она украла три книги и теперь навеки лишилась доступа в светлые читальные залы, где, устроившись на обтянутых оранжевым трикотажем пуфах, можно было вволю надышаться запахом бумаги, с каждой страницей все дальше уходя от родительских ссор, поношенных вещей, безобразных улиц.

– Ты куда?

– Думочку свою возьму.

– Тебе что, так хочется посмотреть, как родители грызутся?