Штурм Белого Гнома

Я чувствовал, что между мной и родителями незримая стена, выстроенная обществом игроков и Министерством. Но вот такие моменты позволяли словно протянуть руку через окошко, чтоб коснуться.

— Спасибо, Гармаш Дворфич.

— В любом случае, разбойник в тебе очень силён, совсем не уступает земледельцу, — Гномозека улыбнулся, — Как я счастлив, что всё наше деление на классы не более, чем магическая формальность.

— А у себя в кабинете вы говорили по-другому, — удивлённо сказал я, — Что система очень важна, что ограничения дают возможность готовить больше магов.

— Георгий, вы ученики, а я ректор. Вы обязаны соблюдать правила академии, разве не так?

— Ну да.

— Для чего нужно знать все эти ограничения и правила, как думаешь?

— Э-э-э… Чтоб не заработать проступок?

Ректор засмеялся, в ночной тишине его смех разлетался, кажется, по всему Батону.

— Конечно, дорогой плеер, конечно, — тут он нагнулся и заговорщицки подмигнул, — Но, строго между нами… — Дворфич обернулся, будто ректора Баттонскилла кто-то мог подслушать в стенах его же академии, — Правила нужно знать, чтобы всегда понимать, что ты нарушаешь.

И он довольно кивнул, тряхнув бородой. Я сдержанно улыбнулся — этот урок нужно твёрдо усвоить.

— А что это за ключ, выяснили?

Гномозека спрятал его в карман.

— Я не могу тебе сказать. Его следует отнести в Министерство, — гном вздохнул, — Одно могу сказать точно: открой ты дверь этим ключом, мы бы сейчас с тобой не разговаривали.

— Ой, — только и вырвалось у меня.

Мне сразу вспомнился лишний язычок в механизме. И чувство, как мне не хотелось его двигать. Точнее, удивление «взломщика» — зачем он вообще тут нужен?

— Началось расследование, так что к тебе ещё могут прийти.

— Я понял.

— Ты знаешь, что уже неделю здесь пролежал? — как бы между прочим спросил ректор.

— Неделю?! — я весь дёрнулся.

Как неделю?! А нубобол? А тренировки?

Ну, Кент, ну персик переспелый! Услужил, так услужил!

В глазах стало темнеть. Я очень удачно повернул голову, и передо мной застыла картинка с Дворфичем, стала помаргивать.

Тот с досадой хлопнул в ладоши и гаркнул во всё горло:

— Дроку-у-ус! У него опять голова…

Что голова? О чём он?

Странно, почему-то тела вообще не ощущаю.

***

На следующий раз, когда проснулся, я увидел Дафну Дубыню.

— Сын Чекана, проснулся, — она сидела на стуле, выпятив древесную грудь, в самых интересных местах скрытую мхом.

Я попробовал открыть рот, но вырвался только сиплый выдох.

— Лучше молчи, горло ещё не срослось. С зельем из тебя выходит кровь ящерицы, и регенерация идёт медленнее. Но при этом огурец-удалец очень любит отделяться от стволов, — она кивнула, — Ты-то уж знаешь.

Я вымученно улыбнулся. Земледелец во мне сразу представил эти грядки, с огурцами-удальцами. Теплица для них должна быть выполнена из бронированного стекла. На худой конец, армированного, чтобы осколки не разлетались…

Дриада вдруг подняла круглую коробочку из коры, которую, оказывается, держала на коленях. Да пойди тут разгляди, она же вся, как дерево. Да и смотрел я повыше, чего уж там.

Дафна потрясла коробкой, словно погремушкой. Что-то внутри гулко перекатывалось.

— У тебя столько дел, человек, а за наградой так и не долетел, — волосы дриады шевелились, шелестели, словно на ветру, — Ты спас мне жизнь, так что надо отблагодарить.

Я вытаращил глаза на коробку. Что там может быть?

— Маму твою не успела, хоть с тобой получится, — дриада наклонилась и вдруг поцеловала.

Я словно в лес после весеннего дождя попал. Цветы, почки, листья — букет запахов ударил в нос.

— Теперь станет легче, Гончар, сын Гончей, — она сунула коробочку мне под нос, — А вот это добавит тебе проблем.

Она встала, явив фигуру во всей красе. Природной лесной красе… Так бывает, поднимешься на высокую гору, а потом обернёшься, увидишь долину с лесами, озёрами, горами.

Упругими горами, как сказали бы гоблины, которых, к сожалению, съели.

— И давай уже торопись, много занятий пропускать нельзя, — улыбнулась дриада.

Я кивнул, вдруг ощутив странную сонливость. Кажется, поцелуй был непростым.

Дриада ещё не вышла из палаты, когда мои веки сомкнулись.

***

А в следующий раз, когда я открыл глаза, передо мной оказалась Фонза.

Женя сидела, склонив голову, держала в руках лист пергамента, и водила по нему карандашом. Потом косилась на мобильник, лежащий на тумбочке, тыкала в него пальцем, словно рассматривала картинку, и, сверившись, заносила это на бумагу.

Как-то неожиданно я залюбовался. Чёрные кудри так красиво свисали на щёки — она явно увлеклась рисованием, и не обращала внимания, что волосы непослушно разбрелись кто куда.

В зелёных глазах отражались линии на пергаменте, но, конечно, рассмотреть, что она там рисует, было невозможно.

Неожиданно зрачки поднялись, наши взгляды встретились, и Женя чуть не поперхнулась. Один миг — и снова её лицо такое деловое и хладнокровное. Романтический момент закончился.

— Привет, — она всё же поддалась эмоциям, и сказала чуть помягче, — Гера.

С удивлением я услышал свой голос.

— Привет.